Особенности творчества ахматовой. Особенности стиля и композиции ранних сборников ахматовой
Особенности поэтического мира Анны Ахматовой
Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор, к смерти все готово...
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней царственное слово.
Анна Ахматова
Анна Андреевна Ахматова получила наконец признание как великий русский поэт. Ее исключительное лирическое дарование не только передавало душевные состояния человека, но и чутко откликалось на большие события народной жизни. Она связана с эпохой, сформировавшей ее как поэта, - с так называемым серебряным веком русской художественной культуры.
Литературный путь Анны Ахматовой, начавшийся еще в дореволюционные годы и завершившийся в советское время (она умерла 5 марта 1966 года), был длительным и нелегким. С самого начала поэзия ее отличалась правдивостью поэтического слова. В стихах Анны Андреевны отразилась жизнь ее сердца и ума.
В начале века в России существовало немалое количество поэтических школ и течений. Все они спорили, даже враждовали друг с другом на публичных диспутах и на журнальных страницах. Впервые появлявшиеся в печати поэты стремились перещеголять соперников изысканностью речи. Их стихи отличались намеренной изощренностью. Непосредственное выражение чувств представлялось слишком элементарным. А Ахматова писала:
Нам свежесть слов и чувства простоту
Терять не то ль, что живописцу - зренье,
А женщине прекрасной - красоту?
Поэзия Анны Ахматовой сразу же заняла особое место уравновешенностью тона и четкостью мыслевыражения. Было ясно, что у молодого поэта свой голос и своя интонация.
Детство и юность Ахматовой связаны с Царским Селом, ныне это город Пушкин. Старинные парки, тенистые липовые аллеи связаны с именами, прославившими нашу литературу, - это Жуковский, Чаадаев, Тютчев, и конечно же, Пушкин.
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Это стихи Ахматовой о Пушкине-лицеисте. Как удачно выбрано слово "лелеем". Не "слышим", не "помним", а именно лелеем, то есть любовно бережем в своей памяти. Аллеи, озеро, сосны - живые приметы царскосельского парка. Сами звуки стихотворной речи передают шелест осенней опавшей листвы.
"Вечер", первая книжка Ахматовой, имела огромный успех. За этот успех испугались те, кто сумел уловить в молодом таланте признаки вечной поэзии. В меткости эпитетов, в экономии - до скупости - расходовании поэтических средств была видна уверенная и искусная работа. Умело выбранная деталь, примета внешней обстановки всегда наполнены большим психологическим содержанием. Через внешнее поведение человека, его жест раскрывается душевное состояние героя.
Вот один из примеров. В небольшом стихотворении речь идет о ссоре между любящими:
Сжала руки под темной вуалью...
"Отчего ты сегодня бледна?"
Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот...
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру".
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: "Не стой на ветру".
В первой строфе - драматический зачин, вопрос "Отчего ты сегодня бледна?" Все дальнейшее - ответ в виде страстного рассказа, который, достигнув высшей точки ("Уйдешь, я умру"), резко прерывается нарочито будничной, обидно прозаической репликой: "Не стой на ветру". Смятенное состояние героев этой маленькой драмы передано не длительным объяснением, а выразительными деталями: "вышел, шатаясь", "искривился рот", "крикнула, задыхаясь", "улыбнулся спокойно" и др.
В прозе для изображения этого сюжета понадобилась бы, вероятно, не одна страница. А поэт обошелся двенадцатью строчками, передав в них всю глубину переживаний героев. Сказать многое в немногом - в этом сила поэзии.
Одним из первых литературоведов, опубликовавших статью об Ахматовой, был Василий Гиппиус. Он писал: "Я вижу разгадку успеха и влияния Ахматовой и вместе с тем объективное значение ее лирики в том, что эта лирика пришла на смену умершей или задремавшей форме романа", И действительно, потребность в романе была. Но роман в прежних формах стал встречаться все реже, он сменился новеллами, зарисовками. Ахматова же в лирическом романе-миниатюре достигла большого мастерства. Вот еще один из таких романов:
Как велит простая учтивость,
Подошел ко мне, улыбнулся.
Полуласково, полулениво
Поцелуем руки коснулся.
И загадочных, древних ликов
На меня посмотрели очи.
Десять лет замираний и криков,
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его напрасно.
Отошел ты. И стало снова
На душе и пусто и ясно.
Роман кончен. Трагедия десяти лет развязана в одном кратком событии, одном жесте, взгляде, слове. Закон экономии средств не позволяет произнести этого слова... Краткости Анна Ахматова училась у классиков, а также у земляка по Царскому Селу Иннокентия Анненского, большого мастера естественной речевой интонации.
Некоторые критики сочли нужным обвинить Ахматову в том, что поэзия ее "миниатюрна" в дурном смысле, то есть по содержанию и по чувствам, что автор не может выйти из тесноты собственного "я". Это обвинение оказалось в корне несостоятельным, что подтвердили "Четки", а особенно "Белая стая". В миниатюрах Анны Ахматовой отобразилась не только ее душа, но и души ее современников, а также природа России. В "Белой стае" лирическое начало более сильно выражено и явно преобладает над "романом". Серия стихов этого сборника связана с войной 1914 года. И здесь лиризм поэта расширяется и углубляется до религиозного чувства Родины:
Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессоницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар.
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.
Есть ощущение, что этими строками Анна Андреевна "накликала" себе свою судьбу. А с другой стороны, чем больше читаешь о ее жизни, тем яснее становится, что Ахматова всегда осознавала свою миссию, - миссию поэта России. Шатались устои Российской Империи, гибли люди в жестокой войне, близилась пора огромных социальных потрясений. Она могла бы уехать за границу, как многие из ее близких и друзей, но не сделала этого. В 1917 году она писала:
Он говорил: "Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда".
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
Она все приняла на себя: голод, маузеры и наганы, серость новых хозяев, участь Блока, участь Гумилева, осквернение святынь, повсюду разлитую ложь. Приняла, как принимают беду или муку, но не склонилась ни перед чем. Жила Анна Андреевна в бедности, одевалась более чем скромно. Но все современники отмечают ее царственную стать и поступь. Не только лицом, но всем своим обликом она была необычайна.
В тяжелые годы репрессий Анне Андреевной пришлось заниматься переводами, не всегда по своему выбору. Пришлось ей выслушивать окрики невежд, и хуже, чем невежд, - Жданова, например. Пришлось молчать, - и когда был замучен Мандельштам, и когда повесилась Цветаева. Не молчала только, пытаясь спасти сына. Но напрасно...
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Сыну Ахматовой Льву Гумилеву по ложному обвинению был вынесен смертный приговор, замененный потом лагерями. "В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях". В поэме "Реквием" нашли выражение народные муки и скорбь по невинно осужденным и убиенным.
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них я соткала широкий покров
Из бедных у них же подслушанных слов.
В поэме много метафор: "Перед этим горем гнутся горы", "Звезды смерти стояли над нами", "безвинная корчилась Русь"; мастерски используются аллегории, символы, олицетворения. Удивительны сочетания и комбинации этих художественных средств. Все вместе создает мощную симфонию чувств и переживаний.
Человек большой культуры и широких познаний, Ахматова легко и свободно дышала воздухом мирового искусства. Ей близки были Гомер, Вергилий, Данте она читала на итальянском языке, а Шекспира - на английском. Много лет Анна Андреевна занималась углубленным изучением пушкинского наследия. Ей принадлежит ряд научных исследований, ставших достоянием советского пушкиноведения.
Творчество Анны Ахматовой - это поэзия высокого строя и отточенного словесного мастерства.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://kostyor.ru/student/
С оглядкой на психологическую прозу» («Письма о русской поэзии»). Но психология, чувства в стихах поэтессы передаются не через непосредственные описания, а через конкретную, психологизированную деталь. В поэтическом мире Ахматовой очень значимыми являются художественная деталь, вещные подробности, предметы быта. М. Кузмин в предисловии к «Вечеру» отметил «способность Ахматовой понимать и любить...
Травля, невозможность печататься… Единственное, что спасло, - творчество, осознание избранничества своей судьбы. «Ни на какое другое дела своего не променяла бы», - признавалась М. И. Цветаева. Тема творчества как служения – одна из основных в стихах и М. Цветаевой и А. Ахматовой: Наше священное ремесло Существует тысячи лет… С ним и без света миру светло… А. Ахматова Живя в грозное...
Века угадывать бабу и крестьянку". Несмотря на то, что наиболее известные произведения такого звучания принадлежат сборнику "Вечер", в "Четках" и "Белой стае" также выделяются фольклорные традиции. Особое отношение к народно-поэтической традиции выделяло Ахматову в акмеистском кругу. В поэтической системе акмеизма произошло изменение функциональной роли фольклора. Определенным образом это было...
Поэта и значение его творчества – все это в поздних произведениях достигает наивысшей точки своего развития, приобретая новую силу и значение. 2. Образ «голоса» в поздних произведениях Анны Ахматовой Поздние произведения Анны Ахматовой – это своеобразный итог ее творчества. В них пика своего развития достигли темы и образы, проходящие через все ее творчество, так, например, образ «голоса», ...
Что же революционного было в появлении Ахматовой? Во-первых, у нее практически не было поры литературного ученичества: после выхода «Вечера» критики сразу поставили ее в первый ряд русских поэтов. Во-вторых, современники признавали, что именно Ахматовой «после смерти Блока бесспорно принадлежит первое место среди русских поэтов».
Для Ахматовой Блок был высшим проявлением сути серебряного века: «Как памятник началу века // Там этот человек стоит...» - скажет она в стихах и еще яснее выразится в прозе: «Блока я считаю не только величайшим европейским поэтом первой четверти двадцатого века, но и человеком-эпохой, т. е. самым характерным представителем своего времени». Современный литературовед Н. Н. Скатов тонко подметил: «...если Блок действительно самый характерный герой своего времени, то Ахматова, конечно, самая характерная его героиня, явленная в бесконечном разнообразии женских судеб».
И в этом третья черта революционности ее творчества. До Ахматовой история знала много женщин-поэтесс, но только ей удалось стать женским голосом своего времени, женщиной-поэтом вечного, общечеловеческого значения. Уже расставшись с Ахматовой, в ноябре 1918 года Гумилев писал: «Ахматова захватила чуть ли не всю сферу женских переживаний, и каждой современной поэтессе, чтобы найти себя, надо пройти через ее творчество». Иными словами, Ахматова впервые в русской литературе явила в своем творчестве универсальный лирический характер женщины.
Ее лирическая героиня - не окруженная бытом и сиюминутными тревогами, но бытийная, вечная женщина. Она предстает в стихах поэта не отражением ее персональной судьбы, а всеми проявлениями женской доли и женского голоса. Это и юная девушка в ожидании любви (сб. «Вечер» - «Молюсь оконному лучу», «Два стихотворения» и т. п.); и зрелая женщина, соблазненная и соблазняемая, поглощенная сложной любовью-борьбой, долей-мукой («Сколько просьб...», «Как велит простая учтивость», «Смятение», «Прогулка» и т. д.); и неверная жена, утверждающая правоту своей «преступной» любви и готовая на любые муки и расплату за мгновения страсти и свободного выбора («Сероглазый король», «Муж хлестал меня узорчатым...», «Я и плакала и каялась. ..»).
Лирическая героиня не совпадает с личностью автора, она - лишь своеобразная маска, представляющая ту или иную грань женской души, женской судьбы. Естественно, Ахматова не переживала всех тех ситуаций, которые присутствуют в ее поэзии, но она сумела воплотить их силой художественного воображения. Она не была бродячей циркачкой («Меня покинул в новолунье...») или крестьянкой («Песенка»), отравительницей («Сжала руки под темной вуалью...») или староверкой («Я с тобой не стану пить вино...»), «бражницей и блудницей». О своем предполагаемом вдовстве («Как соломинкой, пьешь мою душу...») она написала задолго до расстрела Гумилева (к моменту гибели первого мужа они давно уже были в разводе). Просто Ахматова благодаря своему особому дару сумела воплотить в стихах все ипостаси русской женщины.
Современники, привыкшие к ситуативной (изображающей конкретно-личные ситуации и чувства) женской поэзии, неоднократно отождествляли Ахматову-человека с ее лирической героиней. Так, по воспоминаниям Ирины Одоевцевой, Гумилев не раз высказывал обиду, что из-за ранних стихов его жены («Муж хлестал меня узорчатым...», «Я и плакала и каялась...», «Сероглазый король») ему досталась репутация едва ли не садиста-рогоносца и деспота.
Однако Ахматова не ограничилась воплощением одной грани лирической героини - сферой ее любви. Она затронула все грани женской доли: сестры, жены, матери («Магдалина билась и рыдала», «Реквием» и др.).
В зрелом творчестве Анны Ахматовой лирическая героиня предстает в необычном для женской поэзии ракурсе поэта и гражданина. Необычна героиня Ахматовой и для мировой поэзии - это первая женщина-поэт, раскрывшая свою высокую и трагическую участь. Если основой женской поэзии всегда считалась любовь, то Ахматова показала трагический путь женщины-поэта. Этот трагизм был заявлен ею уже в раннем стихотворении «Музе», где она писала о несовместимости женского счастья и судьбы творца. Однозначный же «монашеский» выбор, отказ от вечной земной доли - любви в поэтическом мире Ахматовой тоже невозможен.
В ее лирике благополучное в житейском смысле разрешение конфликта любви и творчества для поэта-женщины невозможно. Творчество требует полной самоотдачи поэта, поэтому «Муза-сестра» отнимает знак земных радостей - «золотое кольцо, // Первый весенний подарок». Невозможен и отказ от песни - поэтической судьбы.
Трагизм ахматовской лирической героини углубляется постоянным мотивом непонимания, неприятия лирическим адресатом - мужчиной женщины-поэта:
Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине - нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость!
(«В последний раз мы встретились тогда...», 1914)
Мы сталкиваемся здесь с постоянным приемом Axматовой-художника: глубина психологизма достигается с помощью единичных бытовых деталей, извлеченных из памяти. Узнаваемые, сопутствующие напряженной лирической ситуации, они становятся знаком глубокого обострения чувств. А соединение обыденной детали (в данном случае - архитектура Петербурга, «высокая вода» в Неве) с глубиной чувств придает ахматовским стихам необычайную художественную и психологическую убедительность.
В данном случае неизменные приметы Петербурга остаются в памяти героини как знак разлуки, но потеря любви трактуется особо: мужчина не может вынести силы и превосходства женщины-поэта, он не признает за ней творческого равноправия и равнозначности. Отсюда - один из постоянных в ахматовской лирике мотивов убийства или попытки убийства любимым ее пес-ни-птицы из ревности, из нежелания делить ее любовь с Музой:
Углем наметил на левом боку
Место, куда стрелять,
Чтоб выпустить птицу - мою тоску
В пустынную ночь опять.
(Сб. «Четки»)
Был он ревнивым, тревожным и нежным,
Как Божие солнце, меня любил,
А чтобы она не запела о прежнем,
Он белую птицу мою убил.
(Сб. «Белая стая»)
Невыносимые муки любви поэта получили «права гражданства» в мужской поэзии. Ахматова часто прибегает к приему перелицовки традиционной лирической ситуации (известная по стихам поэтов-мужчин ситуация переводится ею в «женский» план): у нее мужчина-воз-любленный не выносит «терпкой печали» ее поэтической души. Она может перефразировать тютчевские строки «Он не змеею сердце жалит, // Ho как пчела его сосет». Вот что получается у Ахматовой: «Как соломинкой, пьешь мою душу. // Знаю, вкус ее горек и хмелен» (сб. «Вечер»). У нее скорбь и мука становятся уделом обоих возлюбленных: его, непонявшего, и ее, непонятой: «А на жизнь мою лучом нетленным // Грусть легла, и голос мой незвонок» («В ремешках пенал и книги были...»).
Н. В. Недоброво, друг Ахматовой, глубже всех, как она считала, понимавший ее творчество, увидел в нем «вечное колесо любви поэтов», трагедию несчастно влюблявшегося Аполлона, бога-поэта, получившего вместо возлюбленной Дафны только лавр - «венок славы». По его мнению, женщина-поэт выразила и стремление художника «напечатлеть себя на любимом», и вечное женственное томление по «вечномужественному»: «...в лучах великой любви является человек в поэзии Ахматовой. Мукой живой души платит она за его возвеличение». Ахматова приняла участь Аполлона с позиций женщины. Недаром в стихотворении, посвященном Н. В. Недоброво («Все мне видится Павловск холмистый»), она посадит на плечо бога Кифареда (играющего на кифаре) птицу - постоянный символ своей поэзии:
И, исполненный жгучего бреда,
Милый голос как песня звучит,
И на медном плече Кифареда
Красногрудая птичка сидит.
Ho Ахматова знает, что лавровый венок не заменит любви и счастья земного: «...от счастья и славы // Безнадежно дряхлеют сердца». Путь же поэтической славы гибелен и трагичен: «Прощай, прощай! меня ведет палач // По голубым предутренним дорогам» («Косноязычно славивший меня...»).
После первой же книжки стихов Ахматова стала традиционно восприниматься как гениальный художник женской любви во всех ее ипостасях. Лирическая героиня любовной поэзии, даже если в стихотворении нет акцента на ее принадлежность к миру поэтов, - это всегда героиня любви несбывшейся, безнадежной:
He будем пить из одного стакана
Ни воду мы, ни сладкое вино,
He поцелуемся мы утром рано,
А ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
Ho живы мы любовию одною
(«He будем пить...»)
Неповторимость ахматовской любовной поэзии в соединении ситуативного и бытийного: «огненный недуг» двух непримиримо-сильных любовников растворяется в вечном христианском богослужении:
А когда, сквозь волны фимиама,
Хор гремит, ликуя и грозя,
Смотрят в душу строго и упрямо
Te же неизбежные глаза.
(«И когда друг друга проклинали...»)
Разлука может быть обозначена бытовыми деталями («Дверь полуоткрыта, // Веют липы сладко... // На столе забыты // Хлыстик и перчатка») и христианским мировидением («Знаешь, я читала, // Что бессмертны души»).
Любовную лирику Ахматовой отличает глубочайший психологизм. Ей, как никому, удалось раскрыть самые заветные глубины женского внутреннего мира, переживаний, состояний и настроений. Для достижения потрясающей психологической убедительности она пользуется очень емким и лаконичным художественным приемом говорящей детали, которая, западая в память участников кульминации личной драмы, становится «знаком беды». Такие «знаки» Ахматова находит в неожиданном для традиционной поэзии обыденном мире. Это могут быть детали одежды (шляпа, вуаль, перчатка, кольцо и т. п.), мебели (стол, кровать и пр.), меха, свечи, времена года, явления природы (небо, море, песок, дождь, наводнение и т. п.), запахи и звуки окружающего, узнаваемого мира.
Ахматова утвердила «права гражданства» «непоэтических» обыденных реалий в высокой поэзии чувств. Использование таких деталей не снижает, не «заземляет» и не опошляет традиционно высоких тем. Наоборот, глубина чувств и размышлений лирической героини получает дополнительную художественную убедительность и почти зримую достоверность. Многие лаконичные детали Ахматовой-художника не только сконцентрировали в себе целую гамму переживаний, а стали общепризнанными формулами, афоризмами, выражающими состояние души человека. Это и надетая на левую руку «перчатка с правой руки», и ставшее пословицей «Сколько просьб у любимой всегда! // У разлюбленной просьб не бывает», и многое другое. Размышляя о ремесле поэта, Ахматова ввела в поэтическую культуру еще одну гениальную формулу:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
(«Тайны ремесла. Творчество»)
Ахматова воздает должное высокой общечеловеческой роли любви, ее способности окрылять любящих. Когда люди попадают под власть этого чувства, их радуют мельчайшие повседневные детали, увиденные влюбленными глазами: липы, клумбы, темные аллеи, улицы и пр. Меняют свою эмоциональную окраску даже такие постоянные в мировой культуре «знаки беды», как «резкий крик вороны в небе черной, // Ив глубине аллеи арка склепа», - они тоже становятся в ахматовском контексте контрастными знаками любви. Любовь обостряет осязание:
Ведь звезды были крупнее,
Ведь пахли иначе травы,
Осенние травы.
(«Любовь покоряет обманно...»)
И все же ахматовская любовная поэзия - прежде всего лирика разрыва, завершения отношений или утраты чувства. Почти всегда ее стихотворение о любви - это рассказ о последней встрече (вспомним одно из ранних стихотворений «Песня последней встречи»!) или о прощальном объяснении, своеобразный лирический «пятый акт драмы». Даже в стихах, основанных на образах и сюжетах мировой культуры, Ахматова предпочитает обращаться к ситуации развязки, как, например, в стихотворениях о Дидоне и Клеопатре. Ho и состояния расставания у нее удивительно разнообразны и всеобъемлющи: это и остывшее чувство (у нее, у него, у обоих), и непонимание, и соблазн, и ошибка, и трагическая любовь поэта. Словом, все психологические грани разлуки нашли воплощение в ахматовской лирике.
He случайно Мандельштам возводил истоки ее творчества не к поэзии, а к психологической прозе XIX века: «Ахматова принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа девятнадцатого века. He было бы Ахматовой, не будь Толстого и «Анны Карениной», Тургенева с «Дворянским гнездом», всего Достоевского и отчасти даже Лескова... Свою поэтическую форму, острую и своеобразную, она развивала с оглядкой на психологическую прозу».
Одним из основных достоинств, утвердившим значение Ахматовой как «императрицы русской поэзии», современники считали созданную ею «поэтику женских волнений и мужских обаяний». На протяжении всей истории мировой литературы поэта-ми-мужчинами создавались всевозможные образы дамы сердца - от абсолютного ангела до исчадия ада. Всевозможные варианты любовной отрады, мук или переживаний также были скрупулезно разработаны с мужских позиций. В такой поэзии «она» - только объект и адресат чувств. Женская же поэзия до Ахматовой ограничивалась, как правило, лирическим излиянием ситуативных переживаний, когда «он» - объект и адресат любви - едва угадывался и был почти совершенно лишен в стихотворении каких-либо определенных черт.
Именно Ахматовой удалось дать любви «право женского голоса» («Я научила женщин говорить...», - усмехнется она в эпиграмме «Могла ли Биче...») и воплотить в лирике женские представления об идеале мужественности, представить, по словам современников, богатую палитру «мужских обаяний» - объектов и адресатов женских чувств. Вот ряд характерно ахматовских образов мужчин: «мальчик веселый» и нежный; «верный, нежный друг»; «сероглазый жених»; нелюбимый «тихий» муж; самоуверенный обольститель с «упорными», «несытыми» взглядами; изменчивый соблазнитель или герой «любви, воздушной и минутной»; возлюбленный, не понявший в женщине поэта и убивший ее птицу; возлюбленный-поэт, не почувствовавший в друге-поэте женского земного чувства; мужчина любимый и любящий, но разлученный с нею судьбой.
Иногда это исторические или литературные герои (Эней, Гамлет, Иаков и т. д.), любимые Ахматовой поэты-предшественники (Пушкин, Лермонтов, Данте, Блок, Анненский) или друзья-современники (Гумилев, Мандельштам, Лозинский и др.).
Особенно значительны в лирике Ахматовой образы Пушкина и Блока. Блок был для нее самым глубоким явлением эпохи, а в современной поэзии - высшим проявлением мужского начала, «лирическим героем» своего времени. С Пушкиным же, по словам исследователя Л. Я. Гинзбург, Ахматова вступает в «особые, именно жизненно-литературные отношения». «Смуглый отрок» в аллеях Царского Села перекликается с темногубой, смуглой, смуглоногой и смуглорукой ахматовской Музой. Нередки в лирике Ахматовой и переклички с пушкинской географией (юг, море, Царское Село, Петербург). Жизненно-литературные отношения с Пушкиным сказались и в многочисленных талантливых, хотя и весьма субъективных историко-литературных исследованиях Ахматовой, в частности, в неприязни к Н. Н. Гончаровой.
Ахматову роднит с Пушкиным понимание фатальной трагичности пути русского поэта. В страшном 1942 году Ахматова спасается Пушкиным, греется его солнечностью:
Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?..
(«Пушкин»)
У Пушкина заимствует Ахматова и свою «всемирную отзывчивость». В ее поэзии соседствуют мотивы античности («Дидона», «Античная страничка»), библейской культуры («Библейские стихи»), аллюзии на творчество Данте, Байрона, Шекспира, Тютчева («Поэма без героя», «Венок мертвым»). Как и у Пушкина, всемирное органично соединяется в ее творчестве с национальным русским («Песенка», «А Смоленская нынче именинница»).
При всем богатстве лирических ситуаций в мире Ахматовой она очень сдержанна в выборе средств художественной выразительности. Так, в ее поэзии преобладает матовый колорит: яркие краски (изумруд листвы, лазурь неба и моря, золото или багряный пожар осени) светятся единичными мазками на общем фоне сдержанных, даже тусклых тонов. Еще Гумилев отмечал, что она вводит в свою палитру очень редкие серые и бледно-желтые тона, использует традиционный белый цвет, часто контрастирующий с черным. Цвета передаются не только прямыми упоминаниями (сереющее облачко и серый Мурка, белая штора на белом окне, белый башмачок и белая птица, черная ворона и т. п.), но и через предметы и природные явления (туманы, иней, бледный лик солнца или бледные свечи, тьма, туман и т. д.).
Матово-бледному колориту ахматовского предметного мира соответствуют описываемые в стихотворениях время суток (вечер или раннее утро, сумерки), времена года (осень, зима, ранняя весна), частые упоминания ветра, холода, озноба.
Матовый колорит оттеняет трагический характер лирической героини Ахматовой в ее стремлении к недостижимой гармонии, в доминирующем настроении печали («Муза плача»). Этому настроению сопутствует частое использование мотива камня (унылые валуны, каменные склепы, камень на сердце, «камень вместо хлеба»; библейские камни, которые приходит время «разбрасывать» и время «собирать»).
Большую роль играет в ее поэзии и мотив смерти (похороны, могила, склепы, раны, самоубийства, смерть сероглазого короля, умирание природы, погребение всей эпохи). Смерть трактуется Ахматовой в христианских и пушкинских традициях. В христианских - как закономерный акт бытия, зарождение из земли и уход в землю («Я молчу. Молчу, готовая // Снова стать тобой, земля»). В пушкинских - как заключительный акт творчества: творчество для Ахматовой - это ощущение единства с творцами прошлого и современности, с Россией, с ее историей и судьбой народа. Поэтому в стихотворении «Поздний ответ», посвященном Марине Цветаевой, зазвучит:
Мы с тобою сегодня, Марина,
По столице полночной идем,
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет,
А вокруг погребальные звоны
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающей след.
Христианское мировосприятие проявляется во всем творчестве Анны Ахматовой. По-христиански воспринимает она свой поэтический дар - это для нее Горний свет, величайшая Божья милость и величайшее Божье испытание, аналог крестного пути:
В этой жизни я немного видела,
Только пела и ждала.
Знаю: брата я не ненавидела
И сестры не предала.
Отчего же Бог меня наказывал
Каждый день и каждый час?
Или это ангел мне указывал
Свет, невидимый для нас?
(«Помолись о нищей, о потерянной...»)
Глубокое религиозное начало ахматовского творчества сказывается и в частом обращении к теме христианских праздников (Крещение, Рождество, Пасха, дни святых), к библейским сюжетам и образам (царь Давид, Магдалина, Лотова жена, Песнь Песней и т. д.), к религиозным обрядам (исповедь, литургия, венчание, отпевание и т. д.).
Ахматова посвятила памяти А. Блока, которого хоронили в день Смоленской иконы Божьей Матери, стихотворное причитание-молитву, чей народно-песенный характер подчеркивает общенациональную русскую скорбь:
А Смоленская нынче именинница.
Синий ладан над травою стелется,
И струится пенье панихидное,
He печальное нынче, а светлое.
И приводят румяные вдовушки
На кладбище мальчиков и девочек
Поглядеть на могилы отцовские,
А кладбище - роща соловьиная,
От сияния солнечного замерло.
Принесли мы Смоленской заступнице,
Принесли пресвятой Богородице
На руках во гробе серебряном
Наше солнце, в муке погасшее, -
Александра, лебедя чистого.
«...B этом удивительном стихотворении о погребении Блока словно любящая, прохладная материнская рука коснулась сгоревшего в отчаянии и страдании поэта. И, ничего не объясняя и не разъясняя в его страшной судьбе, утешила, примирила, умиротворила и все поставила на место, все приняла и все простила», - заметил протопресвитер А. Шмеман. Образ Блока в стихотворении Ахматовой сливается с образом Пушкина - вечного идеала России: это происходит и благодаря общности их имен, и благодаря использованию символа солнца, «в муке погасшего». Еще в 1914 году в стихотворении «Земная слава как дым...» она передала свое восприятие единства Пушкина с Блоком.
Бытийный, общечеловеческий характер творчества и его глубокая религиозная основа сделали Ахматову великим национальным поэтом. Многие ахматовские стихотворения - это обращение к трагической судьбе России. В разработке этой темы властно заявляют о себе дантовские традиции. О. Мандельштам, близкий друг Ахматовой, увидел в ее облике, ее судьбе и поэтическом пути «все муки Данта»; сама Ахматова, размышляя о предназначении поэта, отвергнутого сиюминутными требованиями власти, обращается к образу флорентийского изгнанника.
Данте через свой религиозно-эстетический идеал вечноженственного (образ Беатриче) смог прикоснуться к самым болевым точкам мира и сложнейшим философско-христианским проблемам. Ахматова создает свой идеал вечномужественного, персонифицированный в образах Пушкина и Блока, через который раскрывает свое понимание судьбы России. И это дает ей право видеть себя наследницей дантовской Музы:
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада? Отвечает: «Я».
(«Муза», 1924, сб. «Тростник»)
Осип Мандельштам считал, что в эпоху грандиозных исторических катастроф каждый поэт должен быть «мужем». Это слово «высокого стиля» он понимал как синоним гуманистической гражданственности, ответственности за свое время и судьбу своей страны. Из всех русских поэтесс единственной, достойной звания «жены» - женщины берегущей и гуманизирующей свое время - он считал Ахматову. В статье 1916 года «О современной поэзии» он писал: «В последних стихах Ахматовой произошел перелом к... религиозной простоте и торжественности: я бы сказал, что после женщины настал черед жены. Помните: «смиренная, одетая убого, но видом величавая жена». Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой, и в настоящее время ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России».
Путь «от женщины к жене» Ахматова начала очень рано - со стихотворения «Первое возвращение» (1910), где звучит тема конца эпохи и горькое предчувствие близящихся катастрофических перемен. Предчувствие трагической судьбы целого поколения слышим и в стихотворении «Все мы бражники здесь, блудницы» (1912), а книга 1917 года «Белая стая» - о потерях целого поколения:
Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
А как стали одно за другим терять,
Так, что сделался каждый день
Поминальным днем, -
Начали песни слагать
О великой щедрости Божьей
Да о нашем бывшем богатстве.
(«Думали: нищие мы...», 1915)
Началом исторического крушения стала для Ахматовой, как и для многих ее современников, первая мировая война - «страшная книга грозовых вестей» («Памяти 19 июля 1914»). Она накладывает отпечаток на творчество поэта, прежде всего изменяет суть ахматовской Музы: в стихах о трагическом времени русского XX века, о его войнах и революциях ахматовская Муза все настойчивее заявляет о себе не как «я», а как «мы», видя себя частью поколения. Голос лирической героини звучит теперь голосом поэта земли Русской, общим голосом поколения:
Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?
(«Все расхищено...», 1921)
Трагическое время потребовало от поэтессы обращения к прошлому, к мировым гуманистическим традициям, к величественной и страшной истории России. Судьба России становится центром ахматовской скорби. Картины войны даются через скупые зарисовки пожарищ: «можжевельника запах сладкий // от горящих лесов летит». Муки окровавленной земли сопоставимы только с мучениями христианских святых: «Ранят тело твое пресвятое, // Мечут жребий о ризах твоих». А вера Ахматовой в Россию соотносима с милосердием Божьей Матери:
Только нашей земли не разделит
На потеху себе супостат:
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат.
(«Июль 1914»)
Национальное начало ахматовской поэзии часто подчеркивается обращением к народно-песенной традиции, поэтому в ее богатой метрической палитре значительное место отводится дольнику. В своих стихотворениях Axматова часто обращается к фольклорным жанровым традициям - молитве, плачу, причитанию, песне. Традиционные жанры в ее лирике обогащаются: «сочетание тончайшей психологии с песенным ладом» как отличительную особенность ее поэтики отмечали еще современники. Ее Муза становится народным воплощением общенациональной скорби: «дырявый платок» Музы, плат Богородицы и высокое самоотречение Ахматовой слились в «Молитве», написанной в Духов день 1915 года:
Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар -
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.
То же национальное и христианское восприятие войны - в стихах 1941-1945 годов. «Жизнь свою за други своя» кладут «внуки, братики, сыновья»; в колоннах ленинградцев «для Бога мертвых нет», а самому Ленинграду поэтесса посвящает «Причитание»:
Ленинградскую беду
Руками не разведу...
Я земным поклоном
В поле зеленом
Помяну...
Новая эпоха, пришедшая после революции, воспринималась Ахматовой как трагическое время потерь и разрушений, символами которых становятся ворон и крест. Свое предназначение Ахматова видит теперь в том, чтобы до конца разделить судьбу родины, и отказывается от эмиграции («Мне голос был...»).
Печаль Музы порождается трагической участью поэта, вобравшего в себя и муки современности, и всю скорбь мира: «Во мне печаль, которой царь Давид // По-царски одарил тысячелетья». Эпоха придает голосу Музы новый диапазон - Муза становится национальным голосом вдов, сирот и матерей: «Над ребятами стонут солдатки, // Вдовий плач по деревне стоит». В лирике Ахматовой властно набирает силу мотив осиротевшей матери, который достигнет вершины в «Реквиеме» как христианский мотив вечной материнской участи - из эпохи в эпоху отдавать сыновей в жертву миру, а вечноженственное начало ахматовской лирической героини найдет высшее воплощение в образе Марии:
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
(«Реквием», 1940)
И вновь личное у Ахматовой (арест сына) соединяется с общенациональным (трагическая история России) и вечным (Богородица).
Крестный путь слияния с участью России, когда в череде памятных дат «нет ни одной не проклятой», позволяет Ахматовой ощутить свою преемственность с великими русскими поэтами, чьи лиры звенят на ветвях царскосельских ив: «Здесь столько лир повешено на ветки... Ho и моей как будто место есть...» («Царскосельские строки»).
Своеобразие Ахматовой и в том, что она особенно остро ощущала боль своей эпохи как свою собственную, а трагедия России отразилась в трагедии личной судьбы поэтессы. Ахматова стала голосом своего времени, ибо она не участвовала в преступлениях власть имущих, но и не клеймила свою страну, а мудро, просто и скорбно разделила ее судьбу, отразив в своих стихах российскую катастрофу. Она остро ощущала свою принадлежность двум эпохам - той, что ушла, и той, что царствует. Ей пришлось хоронить не только близких, но и свое время, оставив ему «нерукотворный» памятник стихов и поэм:
Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.
(«Август 1940»)
Памятником страшной эпохе стал «Реквием», посвященный самым «проклятым датам» массовых убийств, когда вся страна превратилась в единую очередь в тюрьму, когда каждая личная трагедия сливалась с национальной. Ахматова и стала голосом национальной трагедии:
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под крышами черных марусь.
Сохраняя трагическую национальную память, Ахматова видит свой поэтический памятник, в отличие от мировых и русских предшественников, в тюремных очередях - знаке новой России («...Здесь, где стояла я триста часов // И где для меня не открыли засов»).
1.2 Особенности творчества А. Ахматовой
Творчество Ахматовой принято делить всего на два периода – ранний (1910 – 1930-е гг.) и поздний (1940 – 1960-е). Непроходимой границы между ними нет, а водоразделом служит вынужденная «пауза»: после выхода в свет в 1922 г. ее сборника «Anno Domini MCMXXI» Ахматову не печатали вплоть до конца 30-х гг. Разница между «ранней» и «поздней» Ахматовой видна как на содержательном уровне (ранняя Ахматова – камерный поэт, поздняя испытывает все большее тяготение к общественно-исторической тематике), так и на стилистическом: для первого периода характерна предметность, слово не перестроенное метафорой, но резко преображенное контекстом. В поздних стихах Ахматовой господствуют переносные значения, слово в них становится подчеркнуто символическим. Но, разумеется, эти изменения не уничтожили цельности ее стиля.
Когда-то Шопенгауэр негодовал на женскую болтливость и даже предлагал распространить на иные сферы жизни древнее изречение: «taceat mulier in ecclesia». Что бы сказал Шопенгауэр, если бы он прочел стихи Ахматовой? Говорят, что Анна Ахматова - один из самых молчаливых поэтов, и это так, несмотря на женственность. Слова ее скупы, сдержанны, целомудренно-строги, и кажется, что они только условные знаки, начертанные при входе в святилище...
Строгая поэзия Ахматовой поражает «ревнителя художественного слова», которому многоцветная современность дарит столь щедро благозвучное многословие. Гибкий и тонкий ритм в стихах Ахматовой подобен натянутому луку, из которого летит стрела. Напряженное и сосредоточенное чувство заключено в простую, точную и гармоническую форму.
Поэзия Ахматовой - поэзия силы, ее господствующая интонация - интонация волевая.
Хотеть быть со своими - свойственно всякому, но между хотеть и быть пролегала бездна. А ей было не привыкать:
«Над сколькими безднами пела...»
Она была прирожденная повелительница, и ее «хочу» в действительности означало: «могу», «воплощу».
Ахматова была несравненным по поэтическому своеобразию художником любви. Ее новаторство первоначально проявилось именно в этой традиционно вечной теме. Все отмечали «загадочность» ее лирики; при всем том, что ее стихи казались страничками писем или оборванными дневниковыми записями, крайнее немногословие, скупость речи оставляли впечатление немоты или перехвата голоса. «Ахматова в своих стихах не декламирует. Она просто говорит, еле слышно, безо всяких жестов и поз. Или молится почти про себя. В этой лучезарно-ясной атмосфере, которую создают ее книги, всякая декламация показалась бы неестественной фальшью», - писал ее близкий друг К.И. Чуковский.
Но новая критика подвергала их травле: за пессимизм, за религиозность, за индивидуализм и так далее. С середины 20-х годов ее почти перестали печатать. Наступила тягостная пора, когда она и сама почти перестала писать стихи, занимаясь лишь переводами, а также «пушкинскими штудиями», результатом которых стало несколько литературоведческих работ о великом русском поэте.
Рассмотрим особенности лирики Анны Ахматовой более подробно.
2. ОСОБЕННОСТИ ПОЭТИЧЕСКОГО СЛОВА АННЫ АХМАТОВОЙ
2.1 Любовная лирика Ахматовой
Уже расставшись с Ахматовой, Н. Гумилев в ноябре 1918 года писал: «Ахматова захватила чуть ли не всю сферу женских переживаний, и каждой современной поэтессе, чтобы найти себя, надо пройти через ее творчество». Ахматова воспринимает мир сквозь призму любви, и любовь в ее поэзии предстает во множестве оттенков чувств и настроений. Хрестоматийным стало определение ахматовской лирики как энциклопедии любви, «пятого времени года».
Современники, читатели первых стихотворных сборников поэтессы, нередко (и неправомерно) отождествляли Ахматову-человека с лирической героиней ее стихов. Лирическая героиня Ахматовой предстает то в образе канатной плясуньи, то крестьянки, то неверной жены, утверждающей свое право на любовь, то бражницы и блудницы... По воспоминаниям И. Одоевцевой, Гумилев не раз высказывал обиду, что из-за ранних стихов его жены (например, из-за стихотворения «Муж хлестал меня узорчатым...») ему досталась репутация едва ли не садиста и деспота:
Муж хлестал меня узорчатым,
Вдвое сложенным ремнем.
Для тебя в окошке створчатом
Я всю ночь сижу с огнем...
Рассветает. И над кузницей
Подымается дымок.
Ах, со мной, печальной узницей, Ты опять побыть не мог...
Как мне скрыть вас, стоны звонкие!
В сердце темный, душный хмель,
А лучи ложатся тонкие
На несмятую постель.
Лирическая героиня Ахматовой – это чаще всего героиня любви несбывшейся, безнадежной. Любовь в лирике Ахматовой предстает как «поединок роковой», она почти никогда не изображается безмятежной, идиллической, а, наоборот – в драматические моменты: в моменты разрыва, разлуки, утраты чувства и первого бурного ослепления страстью. Обычно ее стихи – начало драмы или ее кульминация, что дало основание М. Цветаевой назвать музу Ахматовой «Музой Плача». Один из часто встречающихся мотивов в поэзии Ахматовой – мотив смерти: похороны, могила, смерть сероглазого короля, умирание природы и т.д. Например, в стихотворении «Песня последней встречи»:
А я знала – их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!»
Доверительность, камерность, интимность – несомненные качества ахматовской поэзии. Однако с течением времени любовная лирика Ахматовой перестала восприниматься как камерная и стала восприниматься как общечеловеческая, потому что проявления любовного чувства были исследованы поэтессой глубоко и всесторонне.
В наши дни Н. Коржавин справедливо утверждает: «Сегодня все больше появляется людей, признающих Ахматову поэтом народным, философским и даже гражданским... Ведь, в самом деле, фигурой она была незаурядной... Все-таки не на каждом шагу встречались женщины столь образованные, яркие, умные и самобытные, да еще и писавшие невиданные доселе женские стихи, то есть стихи не вообще о “жажде идеала” или о том, что “он так и не понял всю красоту моей души”, а действительно выражавшие, причем грациозно и легко, женскую сущность».
Эта «женская сущность» и в то же время значительность человеческой личности с большой художественной выразительностью представлена в стихотворении «Не любишь, не хочешь смотреть?» из триптиха «Смятение»:
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
Внимательное прочтение стихотворения, постановка логического ударения, выбор интонации предстоящего чтения вслух – это первая и очень важная ступень на пути к постижению содержания произведения. Это стихотворение невозможно читать как жалобу разлюбленной женщины – в нем чувствуется скрытая сила, энергия, воля, и читать его надо со скрытым, сдержанным драматизмом. И. Северянин был неправ, назвав ахматовских героинь «несчастными», на самом деле они гордые, «крылатые», как и сама Ахматова – гордая и своенравная (посмотрим, например, воспоминания мемуаристов о зачинателях акмеизма, утверждавших, что Н. Гумилев был деспотичен, О. Мандельштам вспыльчив, а А. Ахматова своенравна).
Уже первая строка «Не любишь, не хочешь смотреть?», состоящая из одних глаголов с отрицательной частицей «не», полна силы, экспрессии. Здесь действие, выраженное глаголом, открывает строку (и стихотворение в целом) и завершает ее, увеличивая вдвойне ее энергию. Усиливает отрицание, а тем самым способствует созданию повышенного экспрессивного фона двукратное повторение «не»: «не любишь, не хочешь». В первой строке стихотворения прорывается требовательность, возмущение героини. Это не привычная женская жалоба, причитание, а изумление: как такое может происходить со мной? И мы воспринимаем это удивление как правомерное, потому что такой искренности и такой силы «смятению» не верить нельзя.
Вторая строка: «О, кaк ты красив, проклятый!» – говорит о растерянности, смятении отвергнутой женщины, о ее подчиненности мужчине, она сознает свою беспомощность, бессилие, изнеможение.
И далее следуют две строки, совершенно замечательные в этом лирическом шедевре: «И я не могу взлететь, // А с детства была крылатой». Такой силы «смятение» может переживать только «крылатая», свободно парящая, гордая женщина. Своих крыльев, то есть свободы и легкости (вспомним рассказ «Легкое дыхание» И. Бунина), она не ощущала прежде, она почувствовала их только теперь – почувствовала их тяжесть, беспомощность, невозможность (кратковременную!) ей служить.
Только так их и можно почувствовать... Слово «крылатый» находится в сильной позиции (в конце строки), и ударным в нем является гласный звук [а], о котором еще М.В. Ломоносов сказал, что он может способствовать «изображению великолепия, великого пространства, глубины и величины, а также страха». Женская рифма (то есть ударение на втором слоге от конца строки) в строке «А с детства была крылатой» не создает ощущения резкости, замкнутости, а наоборот – создает ощущение полета и открытости пространства героини. Не случайно «крылатость» становится репрезентативом Ахматовой (Ахматова!), и не случайно Ахматова утверждала, что поэт, который не может выбрать себе псевдонима, не имеет права называться поэтом.
2.2 «Вещи и лица» в поэзии Ахматовой
Психологизм – отличительная черта ахматовской поэзии. О. Мандельштам утверждал, что «Ахматова принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа девятнадцатого века... Свою поэтическую форму, острую и своеобразную, она развивала с оглядкой на психологическую прозу» («Письма о русской поэзии»).
Но психология, чувства в стихах поэтессы передаются не через непосредственные описания, а через конкретную, психологизированную деталь. В поэтическом мире Ахматовой очень значимыми являются художественная деталь, вещные подробности, предметы быта. М. Кузмин в предисловии к «Вечеру» отметил «способность Ахматовой понимать и любить вещи именно в их непонятной связи с переживаемыми минутами».
Н. Гумилев в 1914 году в «Письме о русской поэзии» заметил: «Я перехожу к самому значительному в поэзии Ахматовой, к ее стилистике: она почти никогда не объясняет, она показывает». Показывая, а не объясняя, используя прием говорящей детали, Ахматова добивается достоверности описания, высочайшей психологической убедительности. Это могут быть детали одежды (меха, перчатка, кольцо, шляпа и т.п.), предметы быта, времена года, явления природы, цветы, и т.д., как, например, в знаменитом стихотворении «Песня последней встречи»:
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала – их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой...»
Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.
Надевание перчатки – жест, ставший автоматическим, его совершают не задумываясь. И «путаница» здесь свидетельствует о состоянии героини, о глубине потрясения, испытываемого ею.
Ахматовским лирическим стихотворениям свойственна повествовательная композиция. Стихи внешне почти всегда представляют собой простое повествование – стихотворный рассказ о конкретном любовном свидании с включением бытовых подробностей:
В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Была в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.
Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине – нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость! –
Затем, что воздух был совсем не наш,
А как подарок Божий – так чудесен.
И в этот час была мне отдана
Последняя из всех безумных песен.
Б. Эйхенбаум в 1923 году писал: «Поэзия Ахматовой – сложный лирический роман». Стихи Ахматовой существуют не в отдельности, не как самостоятельные лирические пьесы, а как мозаичные частицы, которые сцепляются и складываются в нечто похожее на большой роман. Для рассказа отбираются кульминационные моменты: встреча (нередко – последняя), еще чаще – прощание, расставание. Многие стихотворения Ахматовой могут быть названы маленькими повестями, новеллами.
Лирические стихи Ахматовой, как правило, невелики по объему: она любит малые лирические формы, обычно от двух до четырех четверостиший. Ей свойственны лаконизм и энергия выражения, эпиграмматическая сжатость: «Лаконизм и энергия выражения – основные особенности поэзии Ахматовой... Эта манера... мотивируется... напряженностью эмоции», – Б. Эйхенбаум. Поэзии Ахматовой свойственны афористичность и отточенность формулировок (например: «Сколько просьб у любимой всегда! У разлюбленной слез не бывает»), свойственна пушкинская ясность, особенно поздней ее поэзии. В стихах Ахматовой мы не находим предисловий, она сразу приступает к повествованию, как бы выхваченному из жизни. Сюжетный принцип ее – «все равно с чего начинать».
Поэзии Ахматовой свойственно внутреннее напряжение, внешне же она сдержанна и строга. Стихи Ахматовой оставляют впечатление душевной строгости. Ахматова скупо использует средства художественной выразительности. В ее поэзии, например, преобладает сдержанный, матовый колорит. Она вводит в свою палитру серые и бледно-желтые тона, использует белый цвет, часто контрастирующий с черным (сереющее облачко, белая штора на белом окне, белая птица, туман, иней, бледный лик солнца и бледные свечи, тьма и т.д.).
Матово-бледному колориту ахматовского предметного мира соответствуют описываемое время суток (вечер, раннее утро, сумерки), времена года (осень, зима, ранняя весна), частые упоминания ветра, холода, озноба. Матовый колорит оттеняет трагический характер и трагические ситуации, в которых оказывается лирическая героиня.
Своеобразен и пейзаж: приметой ахматовских стихов является городской пейзаж. Обычно все любовные драмы в стихах Ахматовой разыгрываются на фоне конкретного, детально выписанного городского пейзажа. Чаще всего это Петербург, с которым связана личная и творческая судьба поэтессы.
Шагает «весело», «смеясь» невзгодам, отдыхая «в радостном саду». В стихотворении говорится, об открытии новых поэтических материков, о мужестве в освоении новых тем, форм, эстетических принципов. Для Гумилева в этот период единственной реальностью является мир мечты. И ею он окрашивает свое раннее романтическое стихотворение, исполненное готики. Сборник был замечен виднейшим поэтом – символистом...
... "Пятая роза". Исходя из авторской логики развития сюжета, можно предполагать, что образ Розы с наибольшей полнотой раскрыт именно в этом произведении. Его-то и будет рассматривать в качестве Последней (самой последней) Розы Анны Ахматовой. Пятая роза Дм. Б-ву 1 Звалась Soleil ты или Чайной И чем еще могла ты быть, Но стала столь необычайной, Что не могу тебя забыть. 2 Ты призрачным сияла светом, ...
Главной особенностью ранних сборников Ахматовой является их лирическая направленность. Их основная тема - любовь, их героиня - лирическая героиня, жизнь которой сосредоточена на ее чувствах. Это отличает ранние ахматовские сборники от ее поздней лирики, это и позволяет несколько "затенять" их в сравнении с поэмами. Но тем не менее ранние сборники Ахматовой наполнены прелестью и силой первого чувства, и болью разочарования, и муками раздумий о двойственности человеческой природы.
В сборнике "Четки" (1914) лирическая героиня сдержанная, нежная, гордая женщина - это отличие от героини сборника "Вечер", порывистой, страстной особенно бросается в глаза. Любовь для повзрослевшей девушки - плотные сети, не дающие покоя. Душевное состояние героини передано через экспрессивно окрашенные художественные детали: "золотая пыль", "бесцветный ледок".
В стихах данного периода звучит протест героини ("А! Это снова ты"):
Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,
Врученным мне навек любовью и судьбою.
Я предала тебя!
В её характере проявляется величие, властность. Лирическая героиня заявляет о своей избранности. В стихах Ахматовой появляются новые для нее мотивы - властность, и даже житейская мудрость, позволяющая уличить лицемера:
…И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои!
Однако в этом сборнике звучит лермонтовская "оскорблённость": "Я не любви твоей прошу…" - "Я не унижусь пред тобой…" (Лермонтов). Лирическая героиня Ахматовой взрослеет - теперь в трагедии любви она винит и себя, ищет в себе причину разрыва. Теперь Ахматова думает, что "от счастья и славы безнадежно дряхлеют сердца". В стихах нет жалобы, но есть изумление: как такое может происходить со мной? Любовь, по Ахматовой, - чистилище, потому она показывает тончайшие оттенки чувств.
Стихи этого периода близки народно-песенному творчеству, афористичны: "Сколько просьб у любимой всегда, // У разлюбленной просьб не бывает... "; "А та, что сейчас танцует // Непременно будет в аду"; "Брошена! Придуманное слово // Разве я цветок или письмо? ".
Сборник "Белая стая" (1917) создавался в непростое время - как для поэтессы, так и для России. Сама Ахматова говорит о нем: "К этой книге читатели и критика несправедливы". Героиня Ахматовой взрослеет, становится зрелой, обретает новые ценности в жизни: "Позволь мне миру подарить // То, что любви нетленней". Она уже мудрее, ценит обретённую свободу чувства и творчества. Теперь из мира камерной, замкнутой любви лирическая героиня вырывается к любви подлинной, великой. Внутренний мир любящей женщины расширяется до глобальных, общечеловеческих масштабов, и потому в мир стихов Ахматовой входит любовь к людям, к родной земле, к Родине. Всё чётче звучат патриотические мотивы:
Победу одержал над тишиной.
Во мне ещё, как песня или горе,
Последняя зима перед войной.
Белее сводов Смольного собора,
Таинственней, чем пышный Летний сад,
Она была. Не знали мы, что скоро
В тоске предельной поглядим назад.
Изобразительное мастерство Ахматовой в этих стихах подчеркивается драматизмом сопоставления несопоставимых понятий (как песня или горе), сравнением времени года с бесконечно любимым Петербургом, как лейтмотив идет идея невозвратности былого, тоска по прошлому. Стихам этого периода характерен психологизм. Чувства поэтесса передаёт через конкретную психологическую деталь: "Нестерпимо больно душе любовное молчанье…" Боль утраты не ослабела, но она теперь как песня. Для Ахматовой любовь - "пятое время года".
А в стихотворении "Муза ушла по дороге…" отчётливо слышится мотив смерти:
Я долго её просила
Зимы со мной подождать,
Но сказала: "Ведь здесь могила,
Как ты можешь ещё дышать? "
Лирические произведения Анны Ахматовой при кажущейся ясности и простоте нередко отличаются сложностью и неопределённостью композиции. В ахматовских текстах присутствует несколько коммуникативных планов - это и безадресное лирическое описание, и диалог, и обращение к отсутствующему, не названному в произведении персонажу, и обращение лирической героини к собственному "я".В. В. Виноградов находил, что А. Ахматова чаще использует два плана: один - "эмоционально-обстановочный фон, или последовательность внешних чувственно воспринимаемых явлений", другой - "выражение эмоций в форме непосредственных обращений к собеседнику" Виноградов В.В. О поэзии Анны Ахматовой. Л., 1925. С. 70. Это заметно, например, в стихотворении, посвященном Н. Гумилеву:
В ремешках пенал и книги были,
Возвращалась я домой из школы.
Эти липы, верно, не забыли
Нашей встречи, мальчик мой веселый.
Только, ставши лебедем надменным,
Изменился серый лебеденок.
А на жизнь мою лучом нетленным
В этих стихах также прослеживается тихая печаль о прошлом, уход которого здесь знаменуется внезапным превращением любимого (лебеденок - лебедь), с грустным намеком на известную сказку, только уже с другим концом.
Сложность композиции свойственна преимущественно ранней лирике А. Ахматовой, о которой сама поэтесса говорила: "От странной лирики, где каждый шаг - секрет, / Где пропасти налево и направо, / Где под ногой, как лист увядший, слава, / По-видимому, мне спасенья нет". Пример такой "странной" лирики - стихотворение "Был блаженной моей колыбелью... ". Повествование героини о "тёмном городе у грозной реки" внезапно прерывается обращением к городу; предмет описания становится адресатом, включается в лирический диалог. Героиня обращается к городу как непосредственному участнику незабываемых, значимых для неё событий, словно ищет у него подтверждения достоверности своих воспоминаний:
Был блаженной моей колыбелью
Тёмный город у грозной реки
И торжественной брачной постелью,
Над которой держали венки
Молодые твои серафимы, -
Город, горькой любовью любимый.
Солеёю молений моих
Был ты, строгий, спокойный, туманный.
В заключительных строках город-адресат, собеседник лирической героини, возвращается в позицию объекта описания, обозначаемого в тексте местоимением "там":
Там впервые предстал мне жених,
Указавши мой путь осиянный,
И печальная Муза моя,
Как слепую, водила меня.
Обращения в поэзии Ахматовой называют значимых адресатов, играющих главную роль в структуре текста, адресатов-героев. Однако в структуре отдельных стихотворений названный обращением адресат занимает формальное положение: его появление ничего не привносит в содержание, такие обращения похожи на эмоциональный выкрик, когда внимание лирической героини отвлекается лишь на мгновение и тут же возвращается к главному ходу повествования.
В стихотворении "Белый дом" нежданно возникающее обращение "солдаты" совершенно незначимо в развёрнутом повествовании-воспоминании лирической героини. Ю.И. Левин называет подобных адресатов "периферийными персонажами", по его мнению, они служат формальными адресатами, не играющими никакой содержательной роли, и лишь вводят "некоторый новый коммуникативный элемент". Поэтические тексты могут содержать несколько обращений к разным адресатам, при этом каждое представляет отдельный коммуникативный план. В стихотворении "Тяжела ты, любовная память! " обращение лирической героини к собственному внутреннему миру сменяется монологом, который, в свою очередь, прерывается обращением "Господи", и весь последующий текст приобретает форму молитвы, заклинания.
Тяжела ты, любовная память!
Мне в дыму твоём петь и гореть,
А другим - это только пламя,
Чтоб остывшую душу греть.
Чтобы греть пресыщенное тело,
Им надобны слёзы мои...
Для того ль я, Господи, пела,
Для того ль причастилась любви!
Дай мне выпить такой отравы,
Чтобы сделалась я немой,
И мою бесславную славу
Осиянным забвением смой.
Своеобразна композиция стихотворений, в тексте которых один из адресатов назван обращением, а другой обозначен местоименной формой. Например, первые строфы содержат речь, обращенную к отсутствующему, неназванному герою (местоименные, глагольные формы, вопрос). В заключительном четверостишии происходит коммуникативный "слом": внимание лирической героини переключается с внешнего адресата-лица на своё внутреннее состояние, на собственное "я". Композиция всего текста построена на чередовании двух коммуникативных планов: обращение к адресату-лицу и автоадресация ("стоны звонкие").
Подобные "сломы" находим в стихотворениях "Я гибель накликала милым... ", "Умирая, томлюсь о бессмертьи... ". Здесь представлены три коммуникативных потока: монолог лирической героини, адресация к неназванному собеседнику ("ты") и прямое обращение ("Муза", "угрозы из ветхих книг").
В условиях поликоммуникативности неназванность адресата-героя, обозначенного вскользь, иногда ведёт к семантической неоднозначности как текста в целом, так и самого обращения. Вот пример такого стихотворения:
Солнце комнату наполнило
Пылью желтой и сквозной.
Я проснулась и припомнила:
Милый, нынче праздник твой
Оттого и оснеженная
Даль за окнами тепла,
Оттого и я, бессонная
Как причастница, спала.
Прием "ускользающего" героя - еще один в богатом арсенале изобразительных средств Ахматовой. Отсутствуя в повествовании, упоминаясь полунамеком, герой все же является средоточием бытия героини, влияя как бы и на погоду, и на душевное состояние героини.
В.В. Виноградов, анализируя раннее творчество А. Ахматовой, отмечал, что "её стилю присуще "явление спрятанного собеседника", а "приём сокрытия лица" ведёт к чрезвычайному усложнению композиции стихотворений". И подчёркивал, что "для эстетики Ахматовой характерна вообще загадочная недоговорённость в раскрытии сюжета, а - под влиянием этого - не полное раскрытие роли собеседника, но лишь смутные намеки на неё - в конце - при тональной окраске речи - в начале".
Рассмотренный материал подтверждает, что композиционная структура стихотворений А. Ахматовой сложна. В текстах содержатся, как правило, несколько коммуникативных планов. Одним из показателей перехода от одного речевого потока к другому служит обращение. Соотношение различных коммуникативных потоков приводит к семантической неопределённости, неоднозначности как текста в целом, так и самого обращения. Все это создает особую эмоциональную тональность ахматовских стихотворений.