Равенсбрюк воспоминания. Женские концлагеря (Равенсбрюк)
Равенсбрюк
Равенсбрюк (нем. KZ Ravensbruck) - концентрационный лагерь Третьего рейха, располагавшийся на северо-востоке Германии в 90 км к северу от Берлина около одноимённой деревни, сейчас ставшей частью города Фюрстенберг. Существовал с мая 1939 до конца апреля 1945 года. Был определён как «охраняемый лагерь заключения для женщин». Крупнейший женский концентрационный лагерь нацистов. Количество зарегистрированных заключённых за всё время его существования составило более 130 тысяч человек.
Создание лагеря
Местоположение концлагеря Равенсбюрк на территории Германии Женщины-заключённые на строительстве лагеря Равенсбрюк
Строительство лагеря началось в ноябре 1938 года под руководством рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Первый участок лагеря сооружали заключённые из концлагеря Заксенхаузен. Лагерь открылся в мае 1939 года. Сюда из концлагеря Лихтенбург, находившегося в Саксонии, перевели 867 женщин, которые должны были работать над дальнейшим расширением концлагеря, а также для строительства поселения СС. Лагерь состоял из главного и вспомогательного лагерей. В главном лагере содержали только женщин, он был рассчитан на 6000 мест. В апреле 1941 года был организован небольшой мужской лагерь с 350 заключёнными, смежный с главным. Концлагерь был окружён рвом и бетонной стеной, опутанной колючей проволокой, по которой пропускался электрический ток. В 1945 году его площадь составила приблизительно 170 га.
В июне 1942 года в непосредственной близости от главного лагеря, был построен концлагерь для молодёжи «Уккермарк» (официальное название - «лагерь охраны прав молодёжи Уккермарк»), в который прибыли около 400 девушек.
В июне 1940 года в Равенсбрюке было основано предприятие СС Gesellschaft fur Textil - und Lederverwertung mbH («Общество для текстильного и кожевенного производства»). На территории концлагеря был построен «промышленный двор» с производственными цехами для традиционных женских работ. В июне 1942 года немецкий электротехнический концерн Siemens & Halske AG построил 20 промышленных бараков, для принудительного труда заключённых. В марте 1943 года началось усиленное использование заключённых в военной промышленности. Для этого открываются внешние лагеря, например, Карлсхаген, Нойбранденбург и Фельтен. Всего у концлагеря Равенсбрюк было более 70 отделений, в которых использовался принудительный труд женщин. Подлагеря располагались на территории от Балтийского моря до Баварии. В мае 1944 года 2500 женщин перевели на оружейные заводы «Хейнкель» в Росток-Шварценфрост и «Сименс» в Зводау. Всего в течение 1944 года из концлагеря Равенсбрюк в различные места, имеющие военное производство, перевели 70 000 заключённых.
Некоторые подлагеря Равенсбрюка
План концентрационного лагеря Равенсбрюк
Подлагеря Равенсбрюка располагались в следующих населённых пунктах:
- Ансбах Барт Бельциг Берлин (более десяти лагерей) Дабелов Гентин Дрезден-Универселле (нем. Dresden Universelle) Карлсхаген Кёнигсберг-Неймарк Клютцов (Klutzow) Лейпциг-Шёнфельд (Leipzig Shoenfeld) Мальхов (концентрационный лагерь) Нойбранденбург Пенемюнде Пренцлау Рехлин Рецов Росток Росток-Мариене (Rostock-Marienehe) Фельдберг Фельтен Фюрстенберг Хеннигсдорф Хогенлихен (Hohenlychen) Шварценфорст (Schwarzenforst) Шёнефельд Штаргард Эберсвальде
Заключённые
Территория бывшего женского лагеря Заключённые лагеря Равенсбрюк в бараке
Первоначально в лагере содержали немок, «позорящих нацию»: «преступниц», женщин «асоциального поведения» и представительниц свидетелей Иеговы. В июне 1939 года из Бургенланда (Австрия) в Равенсбрюк были депортированы 440 цыганок с детьми. С сентября по ноябрь того же года в лагерь прибыли около 60 полек из так называемой «имперской области». К декабрю 1940 года в 16 жилых бараках жили около 4200 женщин, в том числе из Австрии, Польши и Чехословакии.
В апреле 1941 года в Равенсбрюк прибыли 3500 новых заключённых, в том числе женщины из Нидерландов, Польши и Югославии. В марте 1942 года на строительство лагеря смерти Освенцим из лагеря Равенсбрюк были отправлены около 1000 женщин. 14 июня 1942 года из ликвидированной чешской деревни Лидице прибыли 182 женщины. В октябре 1942 года Главное управление имперской безопасности (РСХА) отдало приказ, сделать лагерь «свободным от евреев». Более 600 заключённых, в том числе 522 еврейки, были депортированы в Освенцим. К декабрю 1942 года количество заключённых в лагере достигло численности 10 800 человек, в том числе женщин из Франции, Бельгии, Норвегии, Люксембурга и Румынии.
В феврале 1943 года в Равенсбрюк привезли 536 советских военнопленных: женщин-врачей, медицинских сестёр и связисток, участвовавших в боях за Крым. Первоначально их блок был отделён ото всех остальных колючей проволокой. В том же году из Парижа прибыл транспорт с 1 000 француженок. К декабрю 1943 года в подчинении комендатуры СС лагеря в самом Равенсбрюке и во внешних лагерях находились 15 100 женщин-заключённых.
В феврале 1944 года из тюрем Компьена в лагерь Равенсбрюк были переведены около 1 000 француженок; в том же месяце в лагерь прибыл транспорт с заключёнными из лагерей смерти Саласпилс и Майданек. Из-за переполненности бараков в сентябре на территории лагеря были установлены большие палатки, в которых зимой погибло много женщин и детей. После подавления Варшавского восстания в октябре 1944 года в Равенсбрюк были депортированы 12 000 польских женщин и детей. На 15 января 1945 года в концлагере Равенсбрюк насчитывалось 46 070 женщин и 7858 мужчин-заключённых, половина из которых находилась во внешних лагерях. Они охранялись 1000 эсэсовцами-мужчинами и 546 надзирательницами. В январе-феврале прибыли ещё 11 000 заключённых из закрытых концлагерей и внешних лагерей.
Польский винкель
Одна из узниц - Бланка Ротшильд, депортированная в лагерь в конце 1944 года, так описывает своё прибытие в Равенсбрюк:
Дети-узники РавенсбрюкаВсего с 1939 по 1945 год в лагере Равенсбрюк было зарегистрировано в качестве заключённых 132 000 женщин и детей, 20 000 мужчин и 1 000 девушек «лагеря охраны прав молодёжи Уккермарк». В Равенсбрюке содержались узники более 40 национальностей. Заключённым выдавалось полосатое платье и деревянные колодки-шлёпанцы. На левом рукаве был лагерный номер и винкель - знак в виде треугольника, нашивавшийся выше лагерного номера и окрашенный в зависимости от категории: в красный цвет - для политических заключённых и участников движения Сопротивления, жёлтый - для евреев, зелёный - для уголовных преступников, фиолетовый - для свидетелей Иеговы, чёрный - для цыган, проституток, лесбиянок и воров; в центре треугольника стояла буква, указывающая национальность. Русский винкель представлял собой красный треугольник с буквой «R». Советские военнопленные, по прибытии в лагерь, отказались пришивать его к своей форме. В результате они получили красные винкели с буквами «SU» - Советский Союз, позиционируя себя, таким образом, как особую категорию советских узниц.
Среди узников лагеря были дети, прибывшие с матерями или родившиеся уже на месте. Первая немногочисленная группа была составлена из цыганских детей, привезённых с матерями из Бургенланда (Австрия). В июле 1942 года несколько детей привезли из ликвидированной чешской деревни Лидице. Число детей значительно увеличилось между апрелем и октябрём 1944 года. Одна группа состояла из цыганских детей, привезённых в лагерь после закрытия лагеря для цыган в Освенциме. Другая - состояла главным образом из польских детей, отправленных в Равенсбрюк вместе с матерями после подавления Варшавского восстания 1944 года, и еврейских детей из закрытого Будапештского гетто. Согласно записям в период с сентября 1944 по апрель 1945 года в лагере родились 560 детей (у 23 женщин были преждевременные роды, 20 детей родились мёртвыми, было сделано 5 абортов). Большая часть этих детей умерла от истощения, зафиксированы даты смерти 266 детей. Число выживших неизвестно, по свидетельству одного из архивных документов, в концлагере Равенсбрюк выжили около ста детей. Всего в период с 1943 по 1945 год в концлагере находилось 863-881 ребёнка в возрасте от 2 до 16 лет представлявших восемнадцать наций.
Помощь Красного Креста
Узницы, эвакуированные шведским Красным Крестом
С 5 по 26 апреля 1945 года совместными усилиями Международного, шведского и датского «Красного Креста» была проведена акция «Bernadotte» по эвакуации заключённых из Равенсбрюка в нейтральные страны. Акция освободила около 7 500 женщин, которых вывезли в Швейцарию, Данию и Швецию.
Лагерный распорядок
Специальный конверт для заключённых и письмо на специальном бланке, отправленные из концлагеря Равенсбрюк в 1944 году
Прибывающих в лагерь независимо от времени года раздевали догола на дворе, остригали им волосы. У заключённых отбирались все личные вещи и документы. Затем час или более они дожидались пропуска через баню. После бани узникам выдавалась лагерная одежда и они распределялись по блокам, где получали номера и винкели.
Подъём в лагере происходил в четыре часа утра. Заключённые, получив покружки холодного кофе без хлеба, выстраивались на улице для переклички. Поверка длилась 2-3 часа; в дождливые дни весной и осенью, а также в морозные дни зимой поверки умышленно удлинялись. После этого заключённые отправлялись на работу, которая длилась 12-14 часов.
В дневную смену заключённым предоставлялся 30-минутный перерыв для приёма «пищи». Им выдавали по пол-литра воды с брюквой или картофельными очистками. В ночную смену перерыва не было, пищу выдавали только после возвращения с работы.
После дневной смены узники выстраивались на вечернюю поверку, которая длилась более двух часов, затем получали кофе и 200 гр. хлеба.
Почта для заключённых
Переписка заключённых лагеря строго регламентировалась. Для концлагеря были изготовлены специальные «почтовые наборы», состоящие из конвертов, бланков для писем и почтовых карточек. На карточки наклеивались специальные наклейки с типографским текстом следующего содержания:
«На всех почтовых отправлениях заключённые должны сообщать следующие данные: имя и фамилию, год рождения, лагерный номер, номер блока.
Если хотя бы одно из этих данных будет отсутствовать, то почтовое отправление возвращается отправителю.»
На конвертах и бланках для писем в левом верхнем углу были напечатаны выдержки из лагерного распорядка:
Женский концентрационный лагерь Равенсбрюк. Выписка из лагерного распорядка. Каждый заключённый может отправить или получить одно письмо или одну открытку в месяц. Письма могут быть написаны на четырёх страничках нормального формата и не превышать 15 строк в каждой, на открытке - 10 строк. В письмо можно вкладывать только одну почтовую марку в 12 пфеннигов. Остальное будет конфисковано в пользу неимущих заключённых. Фотографии посылать не разрешается. Во всех почтовых отправлениях необходимо указать номер заключённого и барака.Посылки любого содержания не принимаются. В лагере можно всё купить. Деньги могут пересылаться только по почте. Национал-социалистические газеты допустимы, но должны быть выписаны самим заключённым через учреждения почтовой цензуры женского концлагеря. Подавать заявления об освобождении на имя управления лагеря не имеет смысла.
Комендант лагеря.
По верхнему краю конверта шёл типографский текст: «Написанные неясно, плохо читаемые письма не подлежат цензуре и будут уничтожаться». На бланке для письма в виде рамки была напечатана ограничительная линия, выход за пределы которой запрещался.
Способы умерщвления узников лагеря
По различным оценкам, в концентрационном лагере Равенсбрюк скончались от 50 000 до 92 000 человек. Главными причинами смерти являлись недоедание, изнуряющий труд, очень плохие санитарно-гигиенические условия, вызванные размещением узников в количестве, многократно превосходившем допустимое, и систематические грубые издевательства над узниками со стороны штата лагеря.
Два раза в месяц производился отбор заключённых, подлежащих уничтожению. Узников, признанных неспособными к работе, ликвидировали выстрелом в затылок. Каждый день в лагере убивали до 50 человек. Заключённых переправляли в Освенцим и другие лагеря смерти. Так, например, с марта по апрель 1942 года около 1600 «отсортированных» женщин-узниц Равенсбрюка были уничтожены в газовых камерах в Бернбурге.
С августа 1942 и начало 1943 года был произведён массовый расстрел польской аристократии, жён старших офицеров и офицеров генерального штаба. Было расстреляно 700 человек.
В рамках так называемой «акции 14f13» в Равенсбрюке имело место массовое уничтожение заключённых. В 1943-1944 годах многие узники погибли от инъекции фенолинина. Осенью 1943 года для концлагеря был построен крематорий. Пепел сбрасывался в озеро Шведтзее.
Печи крематория Почтовая карточка полевой почты СС, отправленная из крематория концлагеря Равенсбрюк администрации кладбища Эльмшенхаген (Киль-Эльмшенхаген); февраль 1944
В конце 1944 года, после посещения Гиммлером Равенсбрюка, командование лагеря получило приказ ликвидировать всех старых, больных и неработоспособных заключённых. В Равенсбрюк прибыли «эксперты» по уничтожению, среди которых был унтерштурмфюрер СС Иоганн Шварцгубер - начальник лагеря Освенцим-Биркенау. С их прибытием началась массовая организованная ликвидация всех, кто считался неспособным к эвакуации. Таких женщин выбирали на специальных парадах, им выдавались розовые идентификационные карточки с буквами «V. V.» (нем. Vernichtungslager, Vernichten - лагерь смерти, уничтожить). Раньше карточки этого цвета выдавались освобождённым от тяжёлых работ, со временем они стали настоящими паспортами смерти, получив которые, женщины переводились в так называемый «лагерь охраны прав молодёжи Уккермарк», в котором содержались обречённые на смертную казнь. При этом в реестрах лагеря отмечалось, что заключённых эвакуировали в Миттельверде - оздоровительный центр в Силезии. Таким образом за несколько месяцев до освобождения, женский концлагерь Равенсбрюк стал лагерем смерти. Сначала женщин казнили выстрелом в затылок. После расстрела нескольких сотен заключённых, комендант решил, что этот способ слишком медленный. В декабре 1944 года на территории молодёжного лагеря Уккермарк были построены газовые камеры.
Помощник коменданта Шварцгубер, описывал операцию в газовой камере следующими словами:
В конце января - в начале апреля 1945 года в закрываемом лагере Уккермарк были расстреляны или отравлены газом 5 000-6 000 заключённых лагеря Равенсбрюк. Имена тысяч узников, оказавшихся в этих застенках, так и остались неизвестными. Перед самым освобождением эсэсовцы уничтожили почти все документы.
В одном из спасённых от уничтожения списке, составленном администрацией лагеря, перечислены 25 028 имён женщин, отправленных в Равенсбрюк. Из них 24,9% польки, 19,9% немки, 15,1% еврейки, 15% русские, 7,3% француженки, 5,4% цыгане и 12,4% представительницы других национальностей, распределённые по следующим категориям: 83,54% политические, 12,35% антиобщественного поведения, 2,02% преступники, 1,11% свидетели Иеговы, 0,78% «позор расы» и 0,2% прочие.
Медицинские эксперименты
Заключённая Богумила Бабинская, показывает шрамы от четырёх глубоких порезов на бедре, полученных в результате медицинских экспериментов
С 1 августа 1942 года в лагере начали проводить медицинские эксперименты над заключёнными. Опытам подверглись по крайней мере 86 узниц, 74 из которых были польками.
Первая серия экспериментов была направлена на установление эффективности сульфаниламидных препаратов при обработке огнестрельных ранений. Узницам вводились стафилококки, возбудители газовой гангрены и столбняка, а также одновременно несколько видов бактерий. Почти всегда глубокий, до самой кости, надрез для внесения бактерий узницам делали на верхней части бедра. Часто для большего сходства с реальным огнестрельным ранением в рану вводились деревянные, металлические или стеклянные частицы. При этом скрупулёзно регистрировались появление температуры, болей, раздувание конечностей газом, появление некроза тканей и развитие смертельного исхода. По результатам этих опытов над живыми людьми, в мае 1943 года Гебхардтом был сделан доклад «Особые эксперименты касательно действия сульфаниламидов» на «третьей конференции по Востоку для врачей - консультантов» военной академии в Берлине.
Вторая серия экспериментов была направлена на изучение возможностей трансплантации костной ткани, восстановление костей, мышц и нервов. Суть экспериментов заключалась в следующем: калечили здоровых женщин и накладывали гипс. Для наблюдения за ходом эксперимента, вырезали куски живого тела и обнажали кость. Иногда у заключённых ампутировали здоровую ногу, руку или лопатку и отвозили в концлагерь Хоенлихен, к профессору Гебхардту, где он вместе с другими хирургами СС Штумпффэггером и Шульцем «приставляли» их к другим подопытным. От этих опытов скончалось пять женщин, шесть были казнены, так как получили неизлечимые увечья. У большей части выживших развились пожизненные осложнения.
Для того, чтобы наблюдать за процессом реанимации, узниц замораживали. Проводилась стерилизация евреек и цыганок, так, например, в январе 1945 стерилизации подверглись 120-140 цыганок.
Проведением медицинских экспериментов над заключёнными концлагеря занимался ряд врачей СС под руководством гауптштурмфюрера СС Вальтера Зоннтага (Walter Sonntag, со 2 мая 1940 по декабрь 1941, по другим источникам - в июле 1941 или в феврале 1942) и гауптштурмфюрера СС Герхарда Шидлауски (Gerhard Schiedlausky). Непосредственным руководителем экспериментов был профессор Карл Гебхардт. В штат лагеря входили следующие врачи:
- Адольф Винкельманн (Adolf Winkelmann) - в конце февраля 1945 был назначен лагерным врачом, подчинялся Рихарду Троммеру. Известен тем, что 11 марта 1945 года организовал в Равенсбрюке, так называемый, «Праздник спорта». Эсесовцы вынуждали заключённых к прыжкам через ров, бегу и другим обременительным упражнениям. Многие больные, пожилые или уставшие женщины не выдержали этих пыток и были отправлены в газовые камеры. Герта Оберхойзер - с 1940 по 1943 год занималась проведением экспериментов по трансплантации нервных, мышечных и костных тканей. Умерщвляла здоровых детей путём нефтяных и барбитуратных инъекций, затем ампутировала конечности для исследований. Время между инъекцией и смертью составляло от 3 до 5 минут, при этом человек находился в полном сознании. Бенно Оренди (Benno Orendi) - с 26 апреля по 21 декабря 1944 проводил эксперименты по регенерации костей, мышц и нервов; изучал действие антибиотиков путём инфицирования заключённых. Гельмут Поппендик - участвовал в медицинских экспериментах. Рольф Розенталь (Rolf Rosenthal) - с января 1942 по июль 1943 был лагерным врачом. Известен своими садистскими наклонностями. Проводил прерывание беременности на сроках до 8 месяцев. Плод немедленно сжигался в котельной, даже если был ещё жив. Персиваль Трейд (Percival Treite) - с сентября 1943 года до освобождения лагеря Советской Армией был младшим лагерным врачом. Несёт ответственность за убийство больных туберкулезом (умерщвлял их инъекцией в сердце или отправлял в лагерь смерти Майданек). Рихард Троммер (Richard Trommer) - с августа 1943 года до эвакуации лагеря был главным лагерным врачом. С февраля 1945 года осуществлял отбор больных и неспособных к работе женщин для уничтожения в газовых камерах. Жертвами его отбора с февраля по март 1945 года стали более 4,5 тысячи человек. Мартин Хеллингер (Martin Hellinger) - руководитель зубоврачебной службы с марта 1943 по апрель 1945. Лично выламывал золотые зубы у казнённых арестантов перед кремацией.
Охрана
Жилой дом для охранников СС
Комендантами лагеря в разное время были:
- Май - сентябрь 1939: штандартенфюрер СС Гюнтер Тамашке (Gunther Tamaschke) Январь 1940 - август 1942: гауптштурмфюрер СС Макс Кёгель (Max Koegel) 1 сентября 1942 - 27 или 29 апреля 1945: гауптштурмфюрер СС Фриц Зурен (Fritz Suhren)
Мужской лагерь подчинялся гауптштурмфюреру СС Иоганну Шварцгуберу (Johann Schwarzhuber).
Помимо мужчин, в штате лагеря Равенсбрюк числились свыше 150 охранниц СС. Равенсбрюк был тренировочным лагерем для более чем 4 000 надзирательниц (Aufseherin), которые либо оставались здесь, либо служили в других лагерях. Начальницами женского лагеря в разное время были:
Обер-надзирательница лагеря Хильдегард Нойманн
- Май 1939-1941: обер-надзирательница Эмма Циммер (Emma Zimmer); помощница Иоганна Лангефельд (Johanna Langefeld) 1941 - март 1942: обер-надзирательница Иоганна Лангефельд Март - октябрь 1942: обер-надзирательница Мария Мандель (Maria Mandel) Октябрь 1942 - август 1943: Иоганна Лангефельд, которая вернулась из Освенцима Август 1943 - сентябрь 1944: шеф обер-надзирательниц Анна Клайн-Плаубель (Anna Klein-Plaubel); тюремная надзирательница Доротея Бинц (Dorothea Binz) Сентябрь 1944 - апрель 1945: шеф обер-надзирательниц Луиза Бруннер (Luise Brunner); обер-надзирательница Хильдегард Нойманн (октябрь-ноябрь 1944); руководительница лагеря Лотта Тоберенц (Lotte Toberentz) (январь-апрель 1945); тюремная надзирательница Доротея Бинц.
Многие из этих женщин служили главными тюремными надзирательницами в других лагерях. Руководительницы блоков (Blockfuehrerin), в сопровождении мужчин-эсэсовцев с собаками и кнутами, наблюдали за заключёнными в жилых помещениях Равенсбрюка, принимали участие в перекличках и распределении пищи. Эти женщины обычно отличались жестокостью и садистскими наклонностями. В число надзирательниц лагеря в том числе входили:
Удостоверение личности одной из охранниц лагеря Равенсбрюк
- Иоганна Борманн (Johanna Bormann, 1893-1945) - казнена Тереза Брандл (Therese Brandl, 1902-1948) - казнена Гермина Браунштайнер (Hermine Braunsteiner, 1919-1999) - осуждена в 1981 году на пожизненное заключение Ирма Грезе (1923-1945) - казнена Грета Бэзель (Grete Boesel, 1908-1947) - казнена Эрна Воллиш (Erna Wallisch, 1922-2008) Рут Нойдек (Ruth Neudeck, 1920-1948) - казнена Маргарет Рабе (Margarete Rabe, род. 1923) - была осуждена на пожизненное заключение, в 1954 (по другим источникам в 1959) году освобождена досрочно Ида Шрайтер (Ida Schreiter, 1912-1948) - казнена
«Марш смерти»
27 апреля 1945 года началась эвакуация лагеря. За исключением 3500 оставшихся на месте слабых и детей, «маршем смерти» в западном направлении погнали более 20 000 человек.
28 апреля марш достиг коммуны Ретцов, где находился внешний лагерь концлагеря Равенсбрюк. Это был первый пункт отдыха для колонн. Следующей промежуточной станцией и пунктом продовольственного снабжения на «марше смерти» для заключённых стал внешний лагерь Равенсбрюка Мальхов. Многие заключённые получили здесь горячую пищу впервые с момента выхода из Равенсбрюка. Для преобладающей части пришедших из Равенсбрюка этот лагерь был конечным пунктом «марша смерти». Охранники СС заперли ворота лагеря и бараков и к вечеру полностью бросили лагерь. На следующий день Мальхов был освобождён Красной Армией.
Конечным пунктом «марша смерти» считается Рабен Штейнфельд.
Освобождение лагеря
30 апреля 1945 года соединениями Красной Армии было освобождены около 3 000 больных женщин, а также обслуживающий медицинский персонал из числа заключённых в концлагере Равенсбрюк. До 3 мая 1945 года соединениями 2-го Белорусского фронта были освобождены заключённые внешних лагерей Равенсбрюка.
Процессы над военными преступниками
В 1946-1948 годах в Гамбурге состоялись первые процессы против служащих персонала СС концлагеря Равенсбрюк. Было вынесено 16 смертных приговоров.
В 1973 году правительство США выдало в Германию для суда за военные преступления бывшую тюремную надзирательницу подлагеря Равенсбрюка Гентин Гермину Браунштайнер (нем. Hermine Braunsteiner). Она была выслежена известным «охотником за нацистами» Симоном Визенталем.
В 2006 году власти США депортировали в Германию бывшую надзирательницу концлагеря Равенсбрюк 84-летнюю Эльфриду Ринкель, проживавшую с 1959 года в Сан-Франциско.
Использование территории лагеря после освобождения
До 1993 года на части территории бывшего лагеря Равенсбрюк размещались следующие части и соединения 2-й гвардейской танковой Краснознамённой армии:
- 60-й мотострелковый Краснознамённый ордена Богдана Хмельницкого полк 16-й гвардейской Уманьской ордена Ленина Краснознамённой ордена Суворова танковой дивизии 1185-й отдельный десантно-штурмовой батальон (до 1990 года) 527-я отдельная рота специального назначения (в сентябре 1985 года была передислоцированна в Штендаль) 52-й отдельный радиотехнический батальон 5-й отдельный гвардейский Демблинско-Померанский орденов Кутузова и Александра Невского полк связи 118-я бригада материального обеспечения
Память
Мемориал
Памятник «Две Женщины» Вилла Ламмерта и Фрица Кремера в крематории перед Стеной Наций
В 1959 году по распоряжению правительства ГДР на небольшой части территории бывшего лагеря был создан «Национальный мемориальный комплекс Равенсбрюк». Комендатура, здание с камерами заключённых, крематорий и подъездная дорога к озеру Шведтзее, а также часть лагерной стены были включены в мемориальный комплекс как подлинные объекты. На берегу озера в качестве центрального элемента оформления была установлена мемориальная стела «Несущая», созданная Виллом Ламмертом. На участках, использовавшихся советскими войсками, сохранились такие здания как патологическое отделение, дезинфекционная установка, пошивочная мастерская, фундаменты бараков, а также лагерные дороги.
В здании бывшей комендатуры расположилась экспозиция, рассказывающая об истории лагеря. Основное внимание экспозиции было сосредоточено прежде всего на движении Сопротивления, которое было организовано немецкими коммунистами в концентрационном лагере. По рекомендации созданной в 1991 году комиссии экспертов, экспозиция в здании комендатуры была закрыта по причине её недостатков с научной точки зрения. Была разработана новая концепция и, в 1993 году экспозиция на тему истории лагеря в здании бывшей комендатуры открылась вновь. Кроме того с 1994 года здесь демонстрируется вторая выставка под названием «Женщины из Равенсбрюка», рассказывающая о биографиях 27-ми женщин, а в 1995 году открылась ещё одна выставка «Я приветствую вас как свободный человек», знакомящая с документами и фотографиями периода освобождения в 1945 году.
В здании, где находились камеры заключённых, с 1982 года демонстрировалась «Выставка наций», подготовленная в сотрудничестве с отдельными организациями и комитетами узников из разных стран. Эта выставка также была актуализирована на основании согласования с соответствующими странами.
В октябре 2004 года открылась новая постоянная выставка «„В свите СС“ - надзирательницы в женском концлагере Равенсбрюк». Она экспонируется в одном из восьми уцелевших бывших общежитий женского персонала охраны СС.
В 2007 году в музее Равенсбрюк была открыта выставка «Принудительный секс в национал-социалистических концентрационных лагерях» (Sex-Zwangsarbeit in NS-Konzentrationslagern), рассказывающая о женщинах-заключённых, занимавшихся проституцией по принуждению. В 1942 году, по идее Генриха Гиммлера, в концлагерях были открыты десять публичных домов. Посещения так называемых особых бараков были призваны содействовать повышению производительности труда заключённых-мужчин, работавших на предприятиях военной промышленности, и являлись частью многоступенчатой системы поощрений. Большинство женщин, оказавшихся проститутками по принуждению, были набраны в концлагере Равенсбрюк.
Документальные фильмы
В 1996 году голландские режиссёры-сценаристы Анет ван Барневельд (Anet van Barneveld) и Аннемари Стрейбос (Annemarie Strijbosch) сняли короткометражный 50-минутный документальный фильм Прошлое есть (нидерл. Verleden aanwezig), в котором были интервьюированы пять бывших узниц Равенсбрюка из разных европейских стран: Цейя Стойка (Австрия), Лидия Рольфи (Италия), Ат Брёр (Нидерланд
Сборник статей «Они победили смерть» — своего рода обличительный документ, свидетельствующий о преступлениях гитлеровских палачей против человечества.. В книгу вошли воспоминания бывших узниц женского концентрационного лагеря Ravensbrück. Сборник издан в 1966 году московским издательством «Государственное издательство политической литературы» (Политиздат). Редактор-составитель: В. Кудрявчикова. Литературная запись: А. Масалкина. Формат книги: 17х14см. Переплет твердый + суперобложка. 542 страницы, 11 листов иллюстрированы фотографиями авторов сборника, памятного мемориала. Тираж: 150000 экз.
Идея создания этой книги родилась 10 февраля 1958 года, во время московской встречи бывших узниц концлагеря Ravensbrück, организованной Советским комитетом ветеранов войны. Бывшие заключенные собрались на подобный слет уже не первый раз (до этого были встречи на территории мемориального комплекса Ravensbrück), однако именно в Москве женщины, которых навсегда объединила трагическая судьба, выразили пожелание выпустить сборник своих воспоминаний о пережитом. Чтобы мир не забывал о зверствах фашистов, об ужасах войны, чтобы и будущие поколения помнили о том, к чему может привести нетерпимость. Просьба была услышана: Комитет ветеранов войны СССР обратился в «Государственное издательство политической литературы» с предложением выпустить такую книгу. Уже на следующий год сборник был издан.
Пропитанные болью и скорбью очерки В. Удовенко-Бобковой, Н. Харламовой, З. Кудрявцевой, Л. Бойко, Э. Скребковой, Е. Оловянниковой, И. Лозовой, М. Смелянской, А. Соковой и двух десятков других узниц читатели в оцепенении изучали по несколько раз, не в силах осознать, через что пришлось пройти этим женщинам, в прямом смысле слова победившим смерть. Книгу старались не давать в руки детям — шокирующие подробности жизни в концлагере Ravensbrück были бы для них слишком сильным потрясением.
Представленный сборник «Они победили смерть» 1966 года — уже третье издание этой книги, переработанное и дополненное. Причем, дополненное весьма существенно. Так, если в первом издании от 1959 года было только 256 страниц, во втором от 1961 года — 342 страницы, то в третьем издании воспоминаний накопилось уже на 542 страницы. В сборник включены фотографии бывших русских узниц, написавших очерки. К сожалению, рядом с их фамилиями указан только инициал имени, что практически сводит к нулю шансы проследить их судьбу до наших дней.
Для каждого из трех поколений сборника были разработаны свои суперобложки. Однако начинаются все три издания одинаково — с небольшого посвящения немецкой писательницы-антифашистки Анны Зергес:
Они — наши матери и сёстры.
Вы не смогли бы сегодня
ни свободно учиться, ни играть,
а быть может, даже родиться,
если бы во времена фашистского террора
эти женщины не защитили своим хрупким
телом, как щитом,
вас и ваше будущее.
За 30 лет до появления этой книги в Германии был построен концлагерь Ravensbrück (с немецкого языка это название переводится «вороний мост»). По личному указанию рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в ноябре 1938 года в деревне Ravensbrück (Равенсбрюк) близ мекленбургского климатического курорта Fürstenberg (Фюрстенберг), что в 90 километрах к северу от Берлина, руками заключенных из лагерей Заксенхаузен и Лихтенбург началось строительство концентрационной зоны, которая была определена как «охраняемый лагерь заключения для женщин». Чудовищное сочетание — концлагерь в оздоровительном курорте. В этом красивом лесистом местечке были удобные подъездные пути прямого сообщения из Берлина, а местное озеро Шведт (в которое позже сбрасывали пепел из крематория) и лес ограждали концлагерь от населенных пунктов, от живого мира. Для большей надежности вокруг территории концентрационной зоны была сооружена высокая железобетонная стена с проволочным заграждением, по которому был пущен ток высокого напряжения. Площадь лагеря к 1945 году составляла около 170 га. По документам, цель создания Равенсбрюка состояла в подчинении системе нацистских экономических и культурных ценностей дочерей и жен лидеров немецкой демократии, партийных активисток, уголовниц, сектанток, проституток и т.д. Циничные фашисты придумали этому лагерю жаргонное название Holle der Frauen (приют для женщин).
До наших дней дошли некоторые легенды об истории этого места. Здешние жители уверяют, что оно издавна оставляло гнетущее впечатление на путешественников. Начиная с эпохи Средневековья и до середины XIX века через озеро Шведт был перекинут мост. Однако транспортная функция была у него не основной. На нем располагались виселицы, на которых казнили преступников всех мастей — убийц, заговорщиков, казнокрадов, ведьм, колдунов. Тела казненных, заклеванные стаями воронов, убирать никто не торопился — их было отлично видно со всей округи: и пешему, и конному, и плывущему. Перед очередной казнью палачи просто перерезали веревку предыдущего висельника и сбрасывали останки в водоем. В XX веке, с осени 1943 года и по апрель 1945-го, над озером развеивали прах узниц концлагеря, сгинувших в печах крематория. В сборнике «Они победили смерть» есть картина-листовка, которую тайно распространяли в лагере: на перилах моста через Шведтзее сидит огромный черный ворон в фуражке эсэсовца, а под мостом — потоки человеческой крови. Такой вот символизм.
Стелла «Несущая»Так что отнюдь не случайно в качестве центрального элемента памятного мемориала в Равенсбрюке была установлена стела под названием «Несущая» (скульптор Вилл Ламмерт), которая обращена именно к озеру — в нем обрели покой сотни замученных женщин и детей. Те, кто бывал здесь после войны, кто возложил цветы к монументу, уверяют, что от Шведтзее тянет холодом даже летом. Кстати, сами узницы из-за пронизывающих ветров со стороны озера между собой называли Равенсбрюк «Маленькой Макленбургской Сибирью».
Уже в марте 1939 года — спустя всего 4 месяца с начала строительства — железная брама (ворота) Равенсбрюка поднялась для первых мучеников. Примечательно, что изначально лагерем смерти Равенсбрюк не был. Крематорий на его территории был построен только в 1943 году, а газовая камера — в 1944-ом. Однако это не означает, что узников лагеря до этого не убивали. Крематорий и душегубка были построены по приказу коменданта лагеря гауптштурмфюрера СС Фрица Зурена только потому, что он был не доволен низкой скоростью расстрелов и медленной утилизацией тел.
Первоначально в лагере содержали немок, «позорящих нацию»: преступниц, коммунисток, женщин асоциального поведения и представительниц свидетелей Иеговы. Но уже в июне 1939 года из Австрии в Равенсбрюк были депортированы 440 цыганок с детьми. А потом уже и считать перестали — польки, чешки, русские, австрийки, украинки, голландки, еврейки, югославки, француженки… За семилетнюю историю Равенсбрюка через его ворота прошли 132 тысячи узниц из 20 стран мира. В его стенах тем или иным способом были убиты около 92 тысяч женщин и детей. Остальные заключенные были перераспределены в лагеря смерти — Освенцим, Бухенвальд, Биркенау. Выжить удалось лишь 3000 узницам.
В наши дни, как ни странно, по-прежнему существует лагерь Равенсбрюк — совсем рядом с прежним; правда, это уже место не для узников нацизма, а для молодежи. В отреставрированных домах для охраны СС нынче уютно расположился летний молодежный хостел. Даже своего названия лагерь не поменял, как это следует из его интернет-странички . Это, пожалуй, единственный случай столь необычного использования имени бывшего лагеря смерти нынешними немецкими властями. Особенно обращает на себя внимание слоган нынешнего молодежного хостела «Share your experience» («Поделись своим опытом»).
Возможно, нынешние обитатели милого немецкого городка Фюрстенберг не имели возможности ознакомиться с опытом, которым поделились с человечеством выжившие узники Равенсбрюка. Не пересказывая очерки, составленные бывшими узницами концлагеря, мы, тем не менее, приведем некоторые малоизвестные исторические факты, которые дополнят эту книгу и помогут представить картину целиком.
К главе «Мост смерти» Н. Харламовой
«Мост смерти» — первая статья в сборнике «Они победили смерть». Именно благодаря этому очерку стало известно, как погибла в Равенсбрюке Зинаида Васильевна Аридова — военврач третьего ранга, героическая защитница рыбацкой Балаклавы. Близкие Зинаиды Аридовой знали лишь часть ее биографии. В первые дни войны она добровольцем ушла на фронт, оставив матери воспитывать 11-летнего сына. В июне 1942 года не бросила раненых, отказалась эвакуироваться и попала в плен под Севастополем. Всех захваченных немцы тогда пригнали в Николаев, но уже в январе 1943 года всех женщин вывезли на работы в Германию. В немецком городке Зоэст им заявили, что они теперь гражданские лица, будут трудиться на заводах и рудниках. Советские узницы отказались работать на немецких предприятиях. Тогда фашисты закрыли их в бараке и несколько дней не давали еды. После этого обессиливших заключенных отправили в Равенсбрюк. В концлагере Зинаида попала работать “на песок” — таскать на себе неподъемные мешки с мокрым щебнем. Вскоре Аридову перевели работать в лагерную больницу.
Зинаида Васильева не вернулась из Равенсбрюка. Ее родственники долгое время знали лишь общую формулировку ее кончины — «замучена до смерти». Очерк Н.Харламовой «Мост смерти» помог прояснить обстоятельства ее гибели. Приведем небольшую выдержку из этой главы: «Кто из нас забудет Зинаиду Васильевну Аридову, молодую красивую волжанку, умевшую врачевать раны не только медикаментами, но и добрым, подбадривающим словом! Аридова недолго пробыла в ревире (лазарет в концлагере). Трейте при первой же возможности постарался избавиться от ненавистной «ротармейки», включив ее в число штрафников, которых отправляли на авиационный завод в Барт. Там Зина отказалась работать. Она заявила коменданту, что по существующим международным конвенциям ее, как военнопленную, не имеют права использовать на производстве вооружения.
— О, ты еще помнишь о конвенциях! — расхохотался ей в лицо комендант. — Я заставлю тебя забыть и собственное имя.
Он схватил ее рукой за горло, начал душить. После этого эсесовец с собакой проводил Зинаиду в цех, усаживал к конвейеру. К ней подбегала надзирательница, толкала в спину, в бока, выламывала руки. Но никакая сила не могла заставить ее прикоснуться к авиачастям, которые проплывали на ленте перед затуманенными, полными слез глазами Зины. Она не выдержала этих страданий. Однажды, когда ее вели через заводской двор, она бросилась на колючую проволоку, через которую был пропущен электрический ток высокого напряжения…»
Это произошло в ночь с 15 на 16 февраля 1945 года. Зинаиду Аридову похоронили на кладбище возле лагеря. У ее подруг из бывших узниц Равенсбрюка сохранились два ее стихотворения, написанные на клочках бумаги. Вот отрывок из одного:
Май идет не с детскою улыбкой
И не с ясной радостью в глазах,
По земле моей родной, советской
Он идет в солдатских сапогах.
К главе «Песня за решеткой» З. Кудрявцевой
Бывшие польские узницы Равенсбрюка вспоминали, как иногда по воскресеньям, собравшись узким кругом в бараке и выставив охрану у дверей, русские заключенные начинали тихонько петь. Вскоре одна из женщин подскакивала, к ней присоединялась вторая, затем третья, и спустя некоторое время весь барак начинал двигаться в заразительном ритме русской народной песни, топая, хлопая, крича, темп становился все быстрее и быстрее, и, в конце концов, вынуждал каждую присоединиться к танцу. Бывшая узница лагеря Лизавета Тумсер-Вейл после освобождения рассказывала о Рождестве 1944 года, когда посреди ночи три русские женщины пришли в ее барак со свечами, облаченные в молитвенные платки, сделанные из мешков из-под картофеля. Переходя из барака в барак, они пели русские народные песни и рождественские гимны. Разумеется, если бы заключенных поймали, то за любой из этих проступков наказанием была бы смертная казнь.
Известно также, что в Равенсбрюке, как в Дахау и многих других лагерях, нацисты использовали громкоговорители, чтобы дополнительно мучить узников. По воскресеньям во второй половине дня, когда у заключенных было свободное время, охрана транслировала музыкальные программы на максимальной громкости. Для большинства заключенных это вещание было изощренной формой пытки — кто выдержит многочасовой эфир армейских маршей и бравурных военных песен немецких солдат? Кроме принудительных радиотрансляций, узниц также заставляли петь строем немецкие песни — то еще испытание, если учесть, что на сложном немецком языке большинство заключенных не говорили. Сохранились также воспоминания о некоторых талантливых русских певицах, которые вынуждены были участвовать в частных концертах эсэсовцев.
К главе «Встреча с Розой Тельман» А. Алавердян
26 сентября 1944 года в Равенсбрюк привезли Розу Тельман — супругу лидера немецких коммунистов. Примечательно, что фашисты бросили ее в застенки Равенсбрюка спустя всего месяц после гибели самого Эрнста Тельмана (он был расстрелян 18 августа 1944 года по прямому указанию Гитлера и Гиммлера, тело до сих пор не обнаружено). Первые два дня Роза жила в русском бараке. Для встречи наши женщины умудрились накрыть праздничный стол, раздобыть верной соратнице советских коммунистов белье, чулки и даже связали теплый цветной платок. Вот как вспоминает эту встречу бывшая узница Равенсбрюка Ольга Смирнова, проживавшая позже в Ленинградской области: «О том, что у нас в бараке Роза Тельман, мы узнали по дороге с земляных работ. По дороге девочки собрали для нее цветы мать-и-мачехи. Вообще, наши встретили Розу очень тепло - подарили букетик, прочитали в ее честь стихи, окружили вниманием и сочувствием. В то время Розе было очень нелегко, мы только что получили известие, что Эрнста Тельмана расстреляли в Бухенвальде».
Через несколько дней в Равенсбрюк привезли и дочь Розы Ирму. Комендант лагеря распорядился, чтобы мать и дочь не общались, приказал поместить Ирму в блок под названием «Ночь и туман», в котором размещали политических заключенных. Для них были запрещены любые контакты с внешним миром и другими узниками лагеря. И тем не менее, русским пленнциам удалось в первую же ночь устроить свидание матери с девочкой. На следующий день Ирму отправили в Нойбранденбург (филиал Равенсбрюка), а Розу Тельман перевели в блок «Ночь и туман», где она тяжело заболела. Это было крайне опасно, поскольку ослабшую женщину тут же могли отправить в газовую камеру. Для Тельман это было опасно вдвойне, поскольку напротив ее фамилии стояли роковые буквы «В.Н.» (возврат нежелателен), равносильные смертному приговору. Однако немецкие антифашистки сумели выходить Розу. Ей, в отличие от Эрнста Тельмана, удалось дожить в лагере до освобождения. Считается, что ее спас из Равенсбрюка военный врач Донов из Воронежа, с которым потом семейство Тельманов долгое время поддерживало контакт. Роза и Ирма после войны много раз бывали в Москве, встречались с бывшими узницами лагеря.
В этой связи представляется интересным донесение Лаврентия Берии Иосифу Сталину, датированное 11 мая 1945 года:
«ГКО, товарищу Сталину И.В.
Уполномоченный НКВД СССР по 2-му Белорусскому фронту тов. Цанава сообщил, что оперативными группами НКВД обнаружены жена Э. Тельмана Роза Тельман, бежавшая из концлагеря и скрывавшаяся в г. Фюрстенберг, и дочь Тельмана Фестер Ирма, освобожденная частями Красной Армии из концлагеря в г. Нойбранденбург. Тельман Р. рассказала, что последний раз видела Тельмана 27 февраля 1944 года в тюрьме г. Беутен в присутствии работника гестапо. Он сказал, что его подвергают постоянным пыткам, требуя отказа от своих убеждений…
Сталин, прочитав донесение, дал распоряжение Поскребышеву, чтобы освобожденным близким Эрнста Тельмана были созданы соответствующие условия и оказана необходимая помощь. Вполне вероятно, что-то у «отца народов» в сердце тогда зашевелилось, а, может, и совестно стало. Известно, что после ареста Эрнста Тельмана Сталин отказал его супруге в помощи. Роза просила, чтобы СССР посодействовал освобождению лидера немецких коммунистов, однако в Москве тогда сочли, что «это частное дело Розы Тельман».
К главе «Борцы Сопротивления действуют» А. Панкратовой
22 июня 1941 года Германия напала на Советский Союз, и уже в октябре того же года в Равенсбрюк стали прибывать первые партии советских женщин-военнопленных. Самое большое пополнение русских бараков произошло 27 февраля 1943 года, когда в Равенсбрюк привезли русских летчиц, связисткок, врачей, медсестер — всего около 600 человек. Все они уже побывали в пламени войны, участвуя в защите Одессы, Киева, Севастополя, Керчи, Ленинграда, Сталинграда. Им выдали лагерную полосатую одежду с красным треугольником (красные винкели отличали политических заключенных) с надписью SU - Sowjet Union. Известно, что изначально для советских пленниц были заготовлены винкели с буквой «R», но наши женщины отказывались пришивать его к одежде. Именно прибывшие в феврале заключенные составили русское звено в едином антифашистском «кольце» Равенсбрюка, называемом группой Сопротивления.
Да, концлагерь был не только зоной смерти, но и местом борьбы. Женщины разных национальностей создавали в своих бараках маленькие антифашистские группки. Известно, что советское Сопротивление в Равенсбрюке возглавляла Евгения Лазаревна Клем — еврейка, из соображений безопасности выдавшая себя за сербку (евреек убивали первыми), беспартийная немолодая женщина, отлично знавшая немецкий язык, преподаватель истории Одесского пединститута.
По заданиям «кольца» работало много советских женщин, составлявших основное ядро группы Сопротивления: Л. Бойко, Л. Безногова, К. Денисова, В. Бокова, Н. Харламова, А. Соколова, Г. Матузова, М. Смелянская, Л. Конникова, А. Данилова, И. Лозовая, М. Петрушина, К. Поветьева, К. Хомерико, А. Смиркина, А. Чарнецкая, А. Злобина и др. Тщательная конспирация позволила расставить нужных людей по всем ключевым участкам. Антифашистская борьба русской группы проводилась по следующим направлениям:
1. Организованный отказ от работ на военных предприятиях.
2. Заявление коменданту лагеря о необходимости выполнения международной конвенции в отношении к женщинам-военнопленным.
3. Защита детей от зверств и смерти - выступление с требованием перед комендантом об отмене аппеля (поименной поверки) для детей и передаче их в блок русских женщин.
4. Собрания и вечера в связи с революционными праздниками. Выпуск листовок, распространение стихов о лагерной жизни.
5. Организация подпольного «университета».
6. Проведение политинформации о событиях на фронтах.
7. Организация интернациональных связей с узницами других блоков путем проведения вечеров самодеятельности, бесед, личных контактов.
8. Информация о действиях врачей, отправке транспорта, оказывалась помощь больным и слабым.
9. Разработка плана спасения узниц в день прихода войск Советской Армии.
Бывшая узница Равенсбрюка француженка Жермена Тильон в своих воспоминаниях дала своеобразную характеристику русским женщинам-военнопленным, попавшим в Равенсбрюк: «…Их спаянность объяснялась тем, что они прошли армейскую школу еще до пленения. Они были молоды, крепки, опрятны, честны, а также довольно грубы и необразованны. Встречались среди них и интеллигентки (врачи, учительницы) - доброжелательные и внимательные. Кроме того, нам нравилась их непокорность, нежелание подчиняться немцам».
О том, насколько непокорными были советские женщины из Сопротивления, свидетельствует в своих воспоминаниях немецкая узница Мюллер: «…В одно из воскресений апреля нам стало известно, что советские заключенные отказались выполнить какой-то приказ, ссылаясь на то, что, согласно Женевской конвенции Красного Креста, с ними следует обращаться как с военнопленными. Для лагерного начальства это была неслыханная дерзость. Всю первую половину дня их заставили маршировать по Лагерштрассе и лишили обеда. Но женщины из красноармейского блока (так мы называли барак, где они жили) решили превратить это наказание в демонстрацию своей силы. Помню, кто-то крикнул в нашем блоке: «Смотрите, Красная Армия марширует!». Мы выбежали из бараков. И что же мы увидели? Это было незабываемо! Пятьсот советских женщин по десять в ряд, держа равнение, шли, словно на параде, чеканя шаг. Их шаги, как барабанная дробь, ритмично отбивали такт по Лагерштрассе. Вся колонна двигалась как единое целое. Вдруг женщина на правом фланге первого ряда дала команду запевать. Она отсчитала: «Раз, два, три!» И они запели: «Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой…». Я и раньше слышала, как они вполголоса пели эту песню у себя в бараке. Но здесь она звучала как призыв к борьбе, как вера в скорую победу. Потом они запели о Москве. Фашисты были озадачены: наказание маршировкой униженных военнопленных превратилось в демонстрацию их силы и непреклонности…
К главе «Люди-звери» А. Омельченко
Исходя из гендерной специализации Равенсбрюка, охрану в этот лагерь подбирали, в основном, из числа женщин. В штате концлагеря постоянно числились свыше 150 охранниц СС, к концу войны их было более 500. Впрочем, непосредственно в ряды СС женщины вступать не имели права, но они могли поступить на службу во вспомогательные подразделения — СС-кригсхельферин. Равенсбрюк был тренировочным лагерем для 5 тысяч Aufseherin (надзирательниц), которые по окончании обучения оставались здесь работать либо переводились в другие лагеря. Изначально, до 1940 года, данная должность предоставлялась немкам исключительно на добровольной основе, с возрастным ограничением от 17 до 30 лет. Желающие получить эту работу должны были быть физически здоровыми, не иметь административных и уголовных взысканий. После подачи документов решался вопрос о профпригодности кандидатки на эту ответственную и денежную должность. По тем временам зарплата надзирательницы была очень высокой. Тем не менее, желающих было немного, поэтому в связи с крайней нехваткой надзирателей в 1940 году немок насильно обязали работать в концентрационных лагерях. Чуть позже это обязательство было закреплено «Распоряжением об извещении мужчин и женщин о задачах защиты Рейха». Впрочем, к 1944 году у женщин появилась возможность просить о переходе на другую работу.
Надзирательницы «Равенсбрюка»
Согласно замыслу Теодора Айке — создателя системы концентрационных лагерей в нацистской Германии — эсэсовцы должны были относиться к заключенным крайне враждебно, ненавидеть их, а всякие признаки сострадания к ним подавлялись в зародыше. Однако, несмотря на формальные предписания, перед персоналом фашистских концлагерей был выбор между добром и злом. Встречались надсмотрщицы гуманные — те, что брали узниц к себе в обслугу на долгое время. Но в большинстве своем попадались те, что изобретали зверские способы насилия и пыток над заключенными. Женщины-надзирательницы, подчас, не только не уступали в жестокости своим сослуживцам-мужчинам, но и нередко превосходили их. Некоторые из охранниц Равенсбрюка вошли в историю как самые кровожадные и жестокие надзирательницы времен Второй мировой войны. Вот имена некоторых из них: Герта Оберхойзер, Хильдегард Нойманн, Эмма Циммер, Иоганна Лангефельд, Мария Мандель, Анна Клайн-Плаубель, Доротея Бинц, Луиза Бруннер, Лотта Тоберенц, Иоганна Борманн, Тереза Брандл, Гермина Браунштайнер, Ирма Грезе, Грета Бэзель, Эрна Воллиш, Рут Нойдек, Маргарет Рабе, Ида Шрайтер. Большинство из них были пойманы и казнены по решению послевоенных судебных процессов. Однако были и такие, кому удалось избежать возмездия — старшая надзирательница Равенсбрюка Хильдегард Нойманн скрылась из лагеря накануне освобождения. Ее последующее местонахождение так и не удалось установить.
Чтобы представить бесчеловечность всех этих женщин, достаточно привести биографию лишь одной из них — Ирмы Грезе. Ее называют самой жестокой женщиной Тысячелетнего Рейха. Ей не было равных среди других надзирательниц в изощренных издевательствах и садизме. И это несмотря на то, что к моменту поимки и казни ей было всего 19 лет. Сначала Грезе, крестьянка по происхождению, пробовала работать помощницей медсестры в санатории СС. Однако такая деятельность пришлась не по нраву резкому нраву Ирмы, и в 1942 году она вступила во вспомогательные подразделения СС. Ее направили на обучение в Равенсбрюк. Судя по всему, Ирма Грезе была прилежной и способной ученицей, поскольку уже в 1943 году ее назначили надзирательницей. По словам немногих очевидцев, которым удалось выйти живыми из концлагеря, где им «выпала честь» находиться под неусыпным контролем дьяволицы Ирмы, ее жестокость не знала границ. Эта женщина избивала заключенных дубинкой, кнутом, натравливала на них предварительно изморенных голодом собак, лично сортировала людей для отправки в газовые камеры, отстреливала узников из своего пистолета забавы ради. Известно, что этот «светловолосый дьявол», как ее иногда называли заключенные, однажды сделала себе абажур из кожи трех пленных. Она часами наслаждалась зрелищем медицинских экспериментов врачей СС над узниками. Ирма Грезе была взята в плен английскими войсками 17 апреля 1945 года. На Бельзенском процессе она была признана виновной и приговорена к повешению. За несколько часов до казни Грезе вместе со своими подельницами распевала нацистские песни, нисколько не раскаявшись. Даже когда на шею Ирме набросили петлю, она оставалась спокойной. «Быстрее, кончай с этим», — последнее, что сказала она палачу.
К главе «Трагедия матерей» О. Головиной
Среди узников Равенсбрюка было много детей, прибывших вместе с матерями или родившихся уже в лагере. Первая немногочисленная группа была составлена из цыганских малышей, привезенных с женщинами из Бургенланда (Австрия). В июле 1942 года еще несколько десятков детей привезли из ликвидированной чешской деревни Лидице. Число подростков резко выросло летом 1944 года. Одна группа состояла из цыганских малышей, привезенных в Равенсбрюк после закрытия лагеря для цыган в Освенциме, другая — из польских детей, отправленных вместе с матерями после подавления Варшавского восстания 1944 года, а также еврейских подростков из закрытого Будапештского гетто. Всего в период с 1943 по 1945 год в концлагере находилось около 900 детей в возрасте от 2 до 16 лет, представлявших восемнадцать наций. Согласно сохранившимся документам, в период с сентября 1944 по апрель 1945 года в Равенсбрюке родились более 600 младенцев (у 23-х женщин были преждевременные роды, 20 детей родились мертвыми, было сделано 5 абортов). Большая часть родившихся малышей умерли от истощения. Зафиксированы даты смерти 266 детей. Число выживших неизвестно, но по свидетельству одного из архивных документов, в концлагере Равенсбрюк выжили всего около ста малышей.
Для коменданта Равенсбрюка дети были балластом, на их счет имелись особые предписания: никто из малышей не смел покидать блок и появляться без взрослых на Лагерштрассе (центральная площадь лагеря). Им не разрешалось иметь игрушек, запрещалось чему-либо их обучать. Плачущих малышей надзирательницы жестоко избивали. Порой до смерти. Детям не выдавали ни пайка, ни одежды, ни обуви. Одежда заключенных была для них слишком велика, но ее не разрешалось переделывать. Дети в этой одежде выглядели особенно жалкими. Не по размеру огромные деревянные башмаки они постоянно теряли, за что также следовало наказание.
В каждой партии прибывающих пленниц были дети, родители которых погибли в дороге. Таких сирот подбирали другие узницы и прятали в блоках на верхних нарах. Если малыш привязывался к какой-нибудь женщине, она считала себя его лагерной матерью – заботилась о нем, воспитывала и защищала. Их отношения были не менее сердечные, чем между родными людьми. Испанка еврейского происхождения Стелла Кугельман попала в Равенсбрюк в возрасте 5 лет. Девочку сразу разлучили с матерью, о ней она помнит немногое: «Я была в лагере под опекой других женщин, которые подкармливали и прятали меня, я их всех называла мамами. Иногда они показывали мне мою настоящую мать в окошке барака, куда мне нельзя было заходить. Мать смотрела на меня, я смотрела на нее. Я была ребенком и думала, что это нормально, что так и должно быть. Однажды очередная моя лагерная мама, немка, антифашистка Клара, сказала мне: «Стелла, твою мать сожгли, ее больше нет». К моему удивлению, я не отреагировала, но потом всегда знала и помнила это - что мою маму сожгли. Я осознала этот кошмар много позже, через пять лет, уже в детдоме под Брянском, на новогодней елке. Я сидела возле печки, смотрела, как горят дрова, и вдруг поняла, что именно фашисты сделали с моей мамой. Я помню, что закричала, рассказала об этом воспитательнице - мы вместе с ней проплакали всю ночь».
Испанка Стелла Кугельман так и осталась жить в России. В советском детдоме ей дали фамилию Никифорова. Долгие годы она является председателем Общества бывших малолетних узников фашистских концлагерей. С момента освобождения Равенсбрюка прошло 70 лет, но женщина так и не простила своих мучителей. Она очень просит современников не забывать о том, что случилось 70 лет назад.
К главе «У врача Трейте» Е. Смирновой
Особенностью Равенсбрюка был специальный барак — лазарет или госпиталь, называемый узницами «ревир». Именно в нем проводились медицинские эксперименты над людьми. Немцы испытывали на заключенных новые лекарства, ради опытов инфицировали и калечили их, вживляли эмбрионы, прерывали беременность, ампутировали, замораживали… Выживали единицы, да и те потом всю жизнь страдали от увечий и перенесенных болезней.
История сохранила имена почти всех, кто курировал и лично проводил медицинские опыты в Равенсбрюке, но автору очерка больше всего запомнился Персифаль Трейте — главный хирург, самый известный врач женского концлагеря. Именно он производил вскрытия еще живых людей, стерилизацию, ампутацию и еще целый ряд бессмысленных и бесполезных, с точки зрения медицины, операций, лично отбирал женщин на уничтожение. Будучи сыном британского финансового секретаря, он изучал медицину и химию в Берлинском университете. Здесь Перси получил докторскую степень, долгие годы специализировался по гинекологии — именно поэтому и был направлен в женский концлагерь. Вот как описывает его Е.Смирнова, заболевшая в Равенсбрюке ангиной: «Услышав имя Трейте, я пришла в ужас. Вскоре к нарам, где я лежала, подошел здоровенный, средних лет мужчина. За ним как тень, вся в белом, шла медсестра. Трейте схватил меня за голову, резко приподнял, посмотрел в горло. Затем, вернувшись к сестре, взял у нее с подноса какую-то рогатину, вставил мне в горло. Потом ножницами начал резать гланды. Мне подставили таз, куда обильно лилась кровь, я захлебывалась, задыхалась. Все это делалось без наркоза и необходимых клинических условий. Закончив операцию, Трейте быстро ушел к себе в кабинет. Я заливалась кровью. Около меня суетилась санитарка. По ее испуганному лицу я понимала, что мои дела плохи. Но тут вскоре пришли медсестры из пленных…
Остались воспоминания о Трейте и у бывшей советской узницы Марии Клугман, которая работала санитаркой в ревире. Однажды она рассказала ему о новшествах французской и английской хирургии и предложила свой вариант операции. Трейте удивленно спросил: «Откуда вы все это знаете? Я думал, вы не видите ничего дальше Кремлевской стены».
В 1944 году Равенсбрюк лично посетил Гиммлер. Он отдал приказ уничтожить всех больных, не способных самостоятельно передвигаться. Врачу Трейте для постановки «диагноза» было достаточно седых волос и отекших ног. Он сам ежедневно отбирал партии заключенных для сжигания. Больные старались покрасить свои побелевшие от мук волосы, нарумянить щеки, чтобы при проверке показаться не столь изможденными. Другие прятались в чужих блоках. «Убивал главный врач Перси Трейте, палач с дипломом медика. Сколько своих пациентов умертвил он, приказывая своим сестрам-эсэсовкам впрыскивать им в вену яд! Сколько больных туберкулезом отправил в газовую камеру! Скольких назначил на «черный транспорт», который назывался еще и «химмельтранспорт», то есть «транспорт на небо». Его называли так потому, что он отправлялся в лагеря, где находились крематории, в которых всех прибывших с таким транспортом сжигали , — так вспоминает Трейте Н. Харламова.
После войны на процессе британского военного трибунала в Гамбурге Персифаль Трейте был приговорен к смертной казни. 12 апреля 1947 года он предпринял попытку самоубийства — отравился ядом. Был найден в камере в бессознательном состоянии и немедленно повешен.
К главе «Розовая карточка» М. Власенко
В конце 1944 года командование лагеря получило приказ ликвидировать всех старых, больных и неработоспособных заключенных. К этому времени число узников Равенсбрюка составляло более 46 тысяч. В лагерь прибыли «эксперты» по уничтожению, среди которых был унтерштурмфюрер СС Иоганн Шварцгубер - начальник лагеря Освенцим-Биркенау. С их прибытием началась массовая организованная ликвидация всех, кто считался неспособным к эвакуации. Таких женщин выбирали на специальных парадах, где им выдавались розовые идентификационные карточки с буквами «V. V.» (нем. Vernichtungslager, Vernichten - лагерь смерти, уничтожить). Раньше карточки этого цвета выдавались освобожденным от тяжелых работ, со временем они стали настоящими паспортами смерти, означавшими крематорий или газовую камеру. При этом в реестрах лагеря отмечалось, что таких заключенных якобы эвакуировали в Миттельверде - оздоровительный центр в Силезии. Подписывал розовые билеты на истребление доктор Трейте. По официальным данным, эти карточки стали роковыми как минимум для 6 тысяч узниц.
К главе «Сильные духом» Л.Бойко
В приложении к этой главе сборника «Они победили смерть» можно было бы рассказать о каждой из 132 тысяч узниц Равенсбрюка — любая была необычайно сильна духом, каждая достойна отдельного очерка, книги. Но мы приведем историю только одной женщины, навсегда ставшей символом не павшего духом концлагеря. 31 марта 1945 года в газовой камере Равенсбрюка погибла Елизавета Скобцова, больше известная во всем мире как мать Мария. Она вполне могла остаться в живых, до освобождения лагеря оставалось меньше месяца. Самоотверженная монахиня добровольно поменялась судьбой с обреченной на смерть женщиной, надев платье с ее номером и отправившись в душегубку.
О матери Марии (в миру Елизавете Юрьевне Скобцовой) написано так много, что, кажется, добавить к этому просто нечего. И все же… Она родилась в Риге в 1891 году (дом № 21 по улице Элизабетес до сих пор сохранился). До 1906 года ее семья жила то в Анапе, то в Ялте, то в Петербурге. В молодости она издала несколько сборников стихов, была знакома со всей столичной богемой — Александром Блоком, Николаем Гумилевым, Анной Ахматовой, Осипом Мандельштамом, Алексеем Толстым, Максимилианом Волошиным… Начиная с 1914 года, Елизавета начинает все больше интересоваться религиозными вопросами, размышляла о цели и смысле жизни. В апреле 1915 года она опубликовала философскую повесть «Юрали», стилизованную под Евангелие. Февральскую революцию Елизавета встретила с энтузиазмом и уже в марте 1917 года вступила в партию эсеров. Летом 1919 года она вышла замуж за кубанского казачьего деятеля. Весной 1920 года, после разгрома Белого движения на Кубани, Елизавета Скобцова эвакуировалась в Грузию, затем в Сербию, а в января 1924 года окончательно переселилась в Париж. В 1924-1925 годах Елизавета Скобцова опубликовала в эмигрантских журналах повести «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», описывавшие трагедию Гражданской войны. После смерти дочери в 1926 году она почувствовала духовное перерождение и открыла для себя новый смысл жизни в служении людям во имя Бога. С 1927 года Елизавета стала активным деятелем Русского студенческого христианского движения (РСХД), в качестве разъездного секретаря путешествовала по Франции, посещая русские эмигрантские общины, выступала с лекциями, публиковала заметки о тяжелой жизни эмигрантов. Заочно окончила Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже. 16 марта 1932 года в церкви Свято-Сергиевского православного богословского института приняла от митрополита Евлогия (Георгиевского) монашеский постриг, получив имя Мария в честь святой Марии Египетской. По благословению духовного отца Сергия Булгакова начала свое нетрадиционное монашеское служение в миру, полностью посвятив себя благотворительной и проповеднической деятельности. Организовала в Париже общежитие для одиноких женщин, дом отдыха для выздоравливающих туберкулезных больных, причем большую часть работы там делала сама: ходила на рынок, убирала, готовила пищу, расписывала домовые церкви, вышивала для них иконы и плащаницы.
Во время нацистской оккупации Парижа общежитие матери Марии на улице Лурмель стало одним из штабов Сопротивления. В июне 1942 года, когда нацисты проводили массовые аресты евреев в Париже и сгоняли их на зимний велодром для последующей отправки в Освенцим, Марии удалось тайно вывезти оттуда четырех еврейских детей в мусорных контейнерах. Дома на Лурмель и в Нуази-ле-Гран стали убежищами для евреев и военнопленных, мать Мария и отец Димитрий Клепинин также выдавали евреям фиктивные свидетельства о крещении, которые иногда помогали. 8 февраля 1943 года гестаповцы арестовали ее сына Юру, а 9 февраля и саму Марию, которую сначала держали в тюрьме форта Роменвиль, а затем отправили в концлагерь Равенсбрюк.
С.В. Носович, встречавшаяся с матушкой в концлагере, вспоминала, что у Марии всегда была заветная мечта: поехать в Россию, чтобы работать там не словом, а делом, и чтобы на родной земле слиться с родной Церковью. Бывшая пленница Равенсбрюка Е. Новикова позже рассказывала, как мать Мария праздновала свою последнюю Пасху 16 апреля 1944 года. Она украсила окна барака художественными вырезками из бумаги, хотя в лагере были запрещены все виды праздников, в том числе религиозных. Она и в Равенсбрюке оставалась верна своему призванию — посещала чужие бараки, утешала женщин, читала им Евангелие, рассказывала о Боге. И мечтала о том, что придет свобода. Почти ничего не видевшая без очков, мать Мария продолжала вышивать иконы. За несколько недель до своей гибели она начала вышивать необычную икону — на ней Матерь Божия обнимала уже распятого на кресте младенца Христа. И если прежде она дарила свои вышивки подругам по несчастью, то эту поделку не соглашалась отдать никому. «Вернемся в Париж, — говорила она, — я ее даром отдам, подарю, но не здесь. Если я успею ее закончить, она мне поможет выйти живой отсюда, а не успею — значит, умру». Она не успела ее закончить. 31 марта узница под номером 19263 была казнена в газовой камере.
В 1985 году мемориальным центром Яд Вашем матери Марии посмертно было присвоено звание «праведник мира». А 16 января 2004 года она была канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица. В СССР трагическая история о Елизавете Скобцовой была отражена в фильме режиссера Сергея Колосова «Мать Мария» (1982 год). Главную героиню в картине сыграла Людмира Касаткина.
К главе «Марш смерти» Н. Барановой
Автор этой главы — Нина Павловна Баранова - участница подполья лагеря Равенсбрюк, вице-президент бывших узниц лагеря Равенсбрюк, член Комитета Советских женщин. Нина Павловна скончалась в 2004 году, прожив еще почти 60 лет после освобождения лагеря. В своем очерке она детально описала дни, предшествовавшие падению Равенсбрюка.
Узнав, что советские войска уже на подходе, руководство концлагеря приняло решение сжечь узниц в газовых камерах. Однако в те дни к Равенсбрюку не подвели газ. Тогда фашисты решили погнать заключенных на Запад (по одним данным, чтобы утопить, по другим — в качестве бесплатной рабочей силы). 27 апреля 1945 года — всего за три дня до прихода освободителей — началась массовая эвакуация Равенсбрюка. За исключением 3500 оставшихся в бараках обессилевших женщин и детей, немцы «маршем смерти» погнали более 20 000 человек. После выхода из лагеря колонны, которые охранялись персоналом СС с собаками, разделились. Несколько отрядов вышли в северном, другие в западном направлении (Мекленбург/Мальхов). Целью был Шверин, где проходила линия фронта американцев. Беженцы, соединения Вермахта и бегущее население запрудили все немецкие дороги.
28 апреля вблизи Древина взлетело на воздух одно из самых крупных хранилищ боеприпасов в Германии. Сильная взрывная волна докатилась и до проходившего мимо «марша смерти». Многие заключенные и часть персонала охраны использовали этот случай для бегства. Однако основные колонны продолжали двигаться в направлении Везенберг — Миров, до коммуны Ретцов. Ретцов — первый пункт отдыха для заключенных. Быстрое продвижение фронта привело к частым авиаатакам, в этой неразберихе узникам удавалось чаще убегать из строя, прятаться по лесам. Многих, в бессилии падавших у обочин, расстреливали. Следующей промежуточной станцией продовольственного снабжения на «марше смерти» стал Мальхов. Для преобладающей части вышедших из Равенсбрюка этот лагерь стал конечным пунктом пути. Охранники СС заперли ворота бараков и к вечеру покинули Мальхов. На следующий день лагерь был освобожден Красной Армией. Тем не менее, конечным пунктом «марша смерти» считается Рабен Штейнфельд.
Примечательно, что ни в одной из посвященных Равенсбрюку послевоенных советских публикаций не говорится о том, что в отличие от «маршей смерти» из Майданека или Освенцима перемещение узников из Равенсбрюка носило скорее добровольный, чем принудительный характер. Эсэсовцы просто объявили женщинам, что в отличие от соблюдающего чистоту расы немецкого солдата, изголодавшаяся и мстительная «варварская орда с Востока» долго церемониться с девичьей честью не будет. И это многих убедило…
К главе «Последний день Равенсбрюка» М.Смелянской
30 апреля 1945 года части 49-й армии 2-го Белорусского фронта освободили выживших узниц концлагеря Равенсбрюк, которых не успели погнать «маршем смерти». Выйти живыми из этого кошмара удалось только 3 тысячам женщин. Когда советские солдаты освобождали Равенсбрюк, большая часть заключенных передвигалась с трудом - военные выносили их из подвалов на руках. Один из освободителей Равенсбрюка, капитан Львов, вспоминал: «Когда мы стали осматривать лагерь, то перед нами предстали такие картины, от воспоминаний которых кровь стынет в жилах. В бараках, так называемых «блоках», на нарах лежали в три этажа женщины, больные, голодные, измученные зверскими истязаниями. В печах крематория - груда останков трупов. В газовой камере мы увидели десятки скрюченных удушенных женских тел. В подвале одного из зданий лагеря обнаружили трупы расстрелянных узниц. Смрад и зловоние было на всей территории лагеря».
История сохранила слова Клятвы узниц концлагеря Ravensbrück, которую они произнесли 30 апреля 1945 года у крематория на митинге, посвященном освобождению лагеря:
Именем многих тысяч жертв замученных,
Именем матерей и сестёр, превращённых в пепел,
Именем всех жертв фашизма
КЛЯНЁМСЯ!
Именем солнца, именем света, именем жизни
КЛЯНЁМСЯ!
Никогда не забыть чёрную ночь Равенсбрюка.
Детям детей рассказать обо всём.
До конца своих дней дружбу крепить, мир и единство.
Уничтожить фашизм. В этом девиз и итог борьбы.
К 3 мая 1945 года Равенсбрюк был превращен в военный госпиталь, куда съезжались врачи из ближайших советских воинских расположений. Сюда же поставляли медикаменты и продукты питания. 9 мая 1945 года в честь Победы в лагере были развешаны красные флаги. Имена тысяч узников, оказавшихся в этих застенках, так и остались неизвестными, поскольку перед самым освобождением эсэсовцы уничтожили почти все документы. Книгу Памяти Равенсбрюка составляли долгие годы. В архивах десятков стран искали имена тех, кто не пережил маршей смерти, кто погиб в газовых камерах или был расстрелян. Здесь же и имена тех, кто дожил до дня освобождения советскими войсками — то есть перешел страшный «Вороний мост».
Концентрационные лагеря Третьего рейха остались в истории человечества как свидетельство безграничной жестокости, на которую способен фашизм. Но еще — и образцом беспримерного мужества многих тысяч узников. Известный психолог и философ Виктор Франкл, который несколько лет провел в Освенциме и Дахау, так выразил эту мысль: «Если мы спросим себя о самом главном опыте, который дали нам концентрационные лагеря, эта жизнь в бездне, то из всего пережитого нами можно выделить такую квинтэссенцию: мы узнали человека, как, может быть, не знало его ни одно из предшествующих поколений. Что же такое человек? Это существо, постоянно принимающее решения, что оно такое. Это существо, которое изобрело газовые камеры, но это и существо, которое шло в эти газовые камеры с гордо поднятой головой и молитвой на устах».
Дорога из аэропорта Берлин-Тегель до Равенсбрюка занимает немногим более часа. В феврале 2006 года, когда я впервые ехала сюда, был сильный снегопад и на берлинской кольцевой автодороге разбился грузовик, поэтому дорога заняла больше времени.
Генрих Гиммлер часто выезжал в Равенсбрюк, даже в столь свирепую погоду. У главы СС в окрестностях жили друзья, и если он проезжал мимо, то заглядывал на инспекцию в лагерь. Он редко покидал его, не раздав новых приказов. Однажды он приказал класть больше корнеплодов в суп пленников. А в другой раз возмутился, что истребление заключенных проходит слишком медленно.
Равенсбрюк был единственным нацистским концлагерем для женщин. Лагерь получил название от маленькой деревушки в окрестностях города Фюрстенберг и расположен примерно в 80 км к северу от Берлина по дороге, ведущей к Балтийскому морю. Женщины, попадающие в лагерь ночью, иногда думали, что находятся рядом с морем, потому что ощущали запах соли в воздухе и песок под ногами. Но когда рассветало, они понимали, что лагерь находится на берегу озера и окружен лесом. Гиммлеру нравилось располагать лагеря в скрытых от глаз местах с красивой природой. Вид на лагерь сокрыт и сегодня; происходившие здесь чудовищные преступления и мужество его жертв до сих пор по большей части неизвестны.
Равенсбрюк был создан в мае 1939 года, всего лишь за четыре месяца до начала войны, и был освобожден солдатами Советской Армии шесть лет спустя - этот лагерь был одним из последних, до которого добрались Союзники. В первый год существования в нем содержалось менее 2000 заключенных, почти все из них были немцами. Многие были арестованы, потому что выступали против Гитлера - например, коммунисты, или свидетели Иеговы, называвшие Гитлера Антихристом. Другие были заключены, потому что нацисты считали их низшими существами, чье нахождение в обществе было нежелательным: проститутки, преступники, нищие, цыгане. Позже в лагере стали содержать тысячи женщин из оккупированных нацистами стран, многие из которых принимали участие в Сопротивлении. Сюда же привозили и детей. Небольшую долю заключенных - около 10 процентов - составляли евреи, но официально лагерь не был предназначен только для них.
Самое большое количество заключенных Равенсбрюка составляло 45 000 женщин; за более чем шесть лет существования лагеря через его ворота прошли около 130 000 женщин, которых били, морили голодом, заставляли работать до смерти, травили, пытали, умерщвляли в газовых камерах. Примерные подсчеты количества жертв варьируются от 30 000 до 90 000; реальное число, скорее всего, находится между этих цифр - уцелело слишком мало документов СС, чтобы говорить наверняка. Массовое уничтожение улик в Равенсбрюке - одна из причин, по которым о лагере известно так мало. В последние дни его существования дела всех заключенных были сожжены в крематории или на костре, вместе с телами. Пепел был сброшен в озеро.
Впервые я узнала о Равенсбрюке, когда писала свою более раннюю книгу о Вере Аткинс, офицере разведки Управления специальных операций во время Второй мировой войны. Сразу после ее окончания Вера приступила к самостоятельным поискам женщин из УСО (британское Управление специальных операций - прим. Newoчём ), которые парашютировались на оккупированную территорию Франции для помощи Сопротивлению, многие из которых числились пропавшими без вести. Вера пошла по их следу и обнаружила, что некоторые из них были захвачены в плен и помещены в концентрационные лагеря.
Я пыталась воссоздать ее поиски и начала с личных записей, которые хранила в коричневых картонных коробках ее сводная сестра Феба Аткинс в их доме в Корнуолле. Слово «Равенсбрюк» было написано на одной из этих коробок. Внутри были рукописные интервью с выжившими и подозреваемыми членами СС - одни из первых полученных о лагере свидетельств. Я пролистала бумаги. «Нас заставили раздеться и обрили налысо», - рассказала Вере одна из женщин. Там был «столб удушливого синего дыма».
Вера Аткинс. Фото: Wikimedia Commons
Одна из выживших рассказывала о лагерном госпитале, где «бактерии, вызывающие сифилис, вводились в спинной мозг». Другая описывала прибытие женщин в лагерь после «марша смерти» из Освенцима, по снегу. Один из агентов УСО, заключенный в лагере Дахау, писал, что слышал о женщинах из Равенсбрюка, которых принуждали работать в борделе Дахау.
Несколько человек упомянули о молодой женщине-охраннике по имени Бинц с «короткими светлыми волосами». Другая надзирательница некогда была няней в Уимблдоне. Среди заключенных, по информации британского следователя, находились «сливки женского общества Европы», включая племянницу Шарля де Голля, бывшую чемпионку Британии по гольфу и множество польских графинь.
Я начала просматривать даты рождения и адреса, на случай если кто-то из выживших - или даже надзирателей - жив до сих пор. Кто-то дал Вере адрес госпожи Шатне, «знавшей о стерилизации детей в Блоке 11». Доктор Луиза ле Пор составила детальный отчет, в котором было указано, что лагерь построен на территории, принадлежащей Гиммлеру, и его личная резиденция находилась неподалеку. Ле Пор жила по адресу Мериньяк, Департамент Жиронда, однако, судя по дате рождения, к тому времени уже была мертва. Женщина с острова Гернси, Джулия Барри, жила в местечке Неттлбед, в Оксфордшире. Русская выжившая, предположительно, работала «в пункте матери и ребёнка, на Ленинградском вокзале».
На задней стенке коробки я обнаружила рукописный список заключенных, вывезенный полячкой, делавшей в лагере заметки, а также рисовавшей наброски и карты. «Поляки были лучше осведомлены», - говорится в заметке. Женщина, составившая список, скорее всего, уже давно была мертва, однако некоторые из адресов находились в Лондоне и те, кто тогда спаслись, были ещё живы.
Я взяла эти наброски с собой во время моей первой поездки в Равенсбрюк, в надежде, что они помогут сориентироваться, когда я туда попаду. Однако из-за снежных завалов на дороге я сомневалась, попаду ли туда вообще.
Многие пытались добраться до Равенсбрюка, но не смогли. Представители Красного Креста пытались попасть к лагерю в хаосе последних дней войны, однако вынуждены были повернуть назад, настолько огромен был поток беженцев, двигавшихся им навстречу. Через несколько месяцев после окончания войны, когда Вера Аткинс выбрала эту дорогу, чтобы начать свое расследование, ее остановили на русском КПП; лагерь находился в русской зоне оккупации и доступ гражданам стран-союзников был закрыт. К этому времени экспедиция Веры стала частью большого британского расследования в лагере, результатом которого стали первые судебные процессы по военным преступлениям Равенсбрюка, начавшиеся в Гамбурге в 1946 году.
В 1950-х, когда началась Холодная война, Равенсбрюк скрылся за Железным занавесом, разделившим выживших с востока и с запада и расколовшим историю лагеря надвое.
На советских территориях это место стало мемориалом лагерным героиням-коммунисткам, и все улицы и школы в Восточной Германии были названы их именами.
Между тем, на Западе Равенсбрюк буквально исчез из виду. Бывшие заключенные, историки и журналисты не могли попасть даже близко к этому месту. В их странах бывшие заключенные боролись за то, чтобы их истории опубликовали, но оказалось слишком сложно добыть доказательства. Расшифровки гамбургского трибунала были скрыты под грифом «секретно» тридцать лет.
«Где он находился?» был одним из самых частых вопросов, которые мне задавали, когда я начала книгу о Равенсбрюке. Наряду с «Зачем нужен был отдельный женский лагерь? Были ли эти женщины еврейками? Был ли это лагерь смерти или рабочий лагерь? Жив ли кто-нибудь из них сейчас?»
Фото: Wikimedia Commons
В странах, потерявших больше всего людей в этом лагере, группы выживших старались сохранить память о произошедшем. Приблизительно 8000 французов, 1000 голландцев, 18000 русских и 40000 поляков были лишены свободы. Сейчас, в каждой из стран - по разным причинам - эта история забывается.
Невежество как англичан - у которых в лагере было всего лишь около двадцати женщин, - так и американцев, действительно пугает. В Британии могут знать о Дахау, первом концентрационном лагере, и, возможно, о лагере Берген-Бельзен, так как британские отряды освободили его и запечатлели увиденный ужас на кадрах, навсегда травмировавших британское сознание. Другое дело с Освенцимом, который стал синонимом уничтожения евреев в газовых камерах и оставил настоящий отголосок.
После прочтения материалов, собранных Верой, я решила взглянуть, что вообще было написано о лагере. Популярным историкам (почти все из которых - мужчины) практически нечего было сказать. Казалось, что даже книги, написанные после окончания холодной войны, описывали совершенно мужской мир. Затем мой друг, работающий в Берлине, поделился со мной солидной коллекцией эссе, написанных преимущественно немецкими женщинами-учеными. В 1990-х феминистские историки начали ответные действия. Эта книга призвана освободить женщин от анонимности, которую подразумевает слово «заключенный». Многие дальнейшие исследования, зачастую немецкие, строились по одному принципу: история Равенсбрюка рассматривалась слишком однобоко, что, казалось, заглушало всю боль страшных событий. Однажды мне довелось наткнуться на упоминания некой «Книги памяти» - она показалась мне чем-то куда более интересным, поэтому я попыталась связаться с автором.
Не раз мне попадались на глаза воспоминания и других заключенных, опубликованные в 1960–70-е годы. Их книги пылились в глубине публичных библиотек, хотя обложки у многих были крайне вызывающими. На обложке мемуаров учителя французской литературы, Мишелины Морель, красовалась роскошная, в стиле девушки Бонда, женщина, брошенная за колючую проволоку. Книга об одной из первых надзирательниц Равенсбрюка, Ирме Грезе, носила название The Beautiful Beast («Красивый зверь»). Язык этих мемуаров казался устаревшим, надуманным. Одни описывали надзирательниц как «лесбиянок со зверским взглядом», другие обращали внимание на «дикость» пленных немок, что «давало повод поразмышлять над основными добродетелями расы». Такие тексты сбивали с толку, складывалось ощущение, что ни один автор не знал, как хорошо сложить историю. В предисловии к одному из сборников воспоминаний известный французский писатель Франсуа Мориак писал, что Равенсбрюк стал «позором, который мир решил забыть». Возможно, мне лучше написать о другом, поэтому я отправилась на встречу с Ивонной Базеден, единственной выжившей, о которой у меня были сведения, чтобы узнать ее мнение.
Ивонна была одной из женщин подразделения УСО, которым руководила Вера Аткинс. Она была поймана, когда помогала Сопротивлению во Франции, и отправлена в Равенсбрюк. Ивонна всегда охотно рассказывала о своей работе в Сопротивлении, но стоило мне затронуть тему Равенсбрюка, как она тут же «ничего не знала» и отворачивалась от меня.
В этот раз я сказала, что собираюсь написать книгу о лагере, и надеюсь услышать ее рассказ. Она с ужасом подняла на меня взгляд.
«О, нет, вы не можете так поступить».
Я спросила, почему нет. «Это слишком ужасно. Неужели вы не можете написать о чем-нибудь другом? Как вы собираетесь рассказать своим детям, чем занимаетесь?»
А разве она не считала, что эту историю следует рассказать? «О, да. Никто вообще ничего не знает о Равенсбрюке. Никто так и не захотел узнать с момента нашего возвращения». Она посмотрела в окно.
Когда я уже собиралась уходить, она дала мне маленькую книгу - еще одни мемуары, с особенно ужасающей обложкой из сплетенных черных и белых фигур. Ивонна ее не читала, как она сказала, настойчиво протягивая мне книгу. Это выглядело так, словно ей хотелось от нее избавиться.
Дома я обнаружила под пугающей обложкой другую, голубого цвета. Книгу я прочла в один присест. Автором была молодой французский адвокат по имени Дениза Дюфурнье. Она смогла написать простую и трогательную историю борьбы за жизнь. «Мерзость» книги заключалась не только в том, что история Равенсбрюка была забыта, но и в том что все случилось на самом деле.
Через несколько дней в моем автоответчике раздалась французская речь. Говорила доктор Луиза ле Пор (в настоящее время Лиард), врач из города Мериньяк, которую я до этого считала мертвой. Однако сейчас она пригласила меня в Бордо, где она тогда жила. Я могла оставаться столько, сколько захочу, так как мы должны были многое обсудить. «Но вам стоило бы поторопиться. Мне 93 года».
Вскоре я связалась с Бербель Шиндлер-Зефков, автором «Книги памяти». Бербель, дочь немецкого заключенного-коммуниста, составляла «базу данных» заключенных; она долго путешествовала в поисках списков пленников в забытых архивах. Она дала мне адрес Валентины Макаровой, белорусской партизанки, пережившей Освенцим. Валентина ответила мне, предлагая навестить ее в Минске.
К моменту, когда я добралась до пригорода Берлина, снег стал сходить на нет. Я проехала мимо знака Заксенхаузена, где находился концентрационный лагерь для мужчин. Это значило, что я двигалась в правильном направлении. Заксенхаузен и Равенсбрюк были тесно связаны между собой. В мужском лагере даже пекли хлеб для женщин-заключенных, и каждый день его отправляли в Равенсбрюк по этой дороге. Первое время каждая женщина получала по половине буханки каждый вечер. К концу войны им давали едва ли больше тонкого кусочка, а «бесполезным ртам», как нацисты называли тех, от кого хотели избавиться, и вовсе ничего не доставалось.
Офицеры СС, надзиратели и заключенные регулярно переезжали из одного лагеря в другой, так как администрация Гиммлера старалась максимально использовать ресурсы. В начале войны женское отделение было открыто в Освенциме, а затем и в других мужских лагерях, а в Равенсбрюке обучались женщины-надзиратели, которые после направлялись в остальные лагеря. К концу войны из Освенцима в Равенсбрюк были направлены несколько офицеров СС высокого ранга. Заключенными также обменивались. Таким образом, несмотря на то, что Равенсбрюк был полностью женским лагерем, он заимствовал многие черты мужских лагерей.
Империя СС, созданная Гиммлером, была огромной: к середине войны насчитывалось не менее 15 000 нацистских лагерей, включавших в себя временные рабочие лагеря, а также тысячи вспомогательных, связанных с основными концентрационными лагерями, рассеянными по всей Германии и Польше. Самыми крупными и ужасающими были лагеря, построенные в 1942 году в рамках Окончательного решения еврейского вопроса. Согласно подсчетам, к концу войны было уничтожено 6 миллионов евреев. На сегодняшний день факты о геноциде евреев настолько хорошо известны и настолько ошеломляют, что многие считают, что гитлеровская программа уничтожения заключалась только в Холокосте.
Люди, интересовавшиеся Равенсбрюком, обычно очень удивляются, узнав, что большинство заключенных там женщин не были еврейками.
На сегодняшний день историки различают отдельные виды лагерей, но эти названия могут запутать. Равенсбрюк зачастую определяют как лагерь «рабского труда». Этот термин призван смягчить весь ужас происходившего, а также мог стать одной из причин, по которой лагерь был забыт. Определенно, Равенсбрюк стал важным элементом системы рабского труда - у компании Siemens, гиганта в мире электроники, там были заводы - но труд был всего лишь этапом на пути к смерти. Заключенные называли Равенсбрюк лагерем смерти. Выжившая француженка, этнолог Жермена Тильон, сказала, что людей там «медленно уничтожали».
Фото: PPCC Antifa
Отдаляясь от Берлина, я наблюдала белые поля, которые сменялись густыми деревьями. Время от времени я проезжала мимо заброшенных колхозов, оставшихся со времен коммунистов.
В глубине леса снег валил все сильнее, и мне стало трудно искать дорогу. Женщин из Равенсбрюка часто посылали в лес во время снегопада рубить деревья. Снег прилипал к их деревянным башмакам, так что они шли на своего рода снежных платформах, у них подворачивались ноги. Если они падали, на них бросались немецкие овчарки, которых вели рядом на поводках надзиратели.
Названия деревушек в лесу напоминали те, о которых я читала в показаниях. Из деревни Альтглобзо была родом Доротея Бинц, надзирательница с короткими волосами. Затем показался шпиль Фюрстенбергской церкви. Из центра города лагерь не было видно, но я знала, что он на другом берегу озера. Заключенные рассказывали, как, выходя из ворот лагеря, видели шпиль. Я проехала мимо Фюрстенбергской станции, где завершилось так много ужасных путешествий. Однажды февральской ночью сюда прибыли женщины Красной армии, которых привезли из Крыма в вагонах для перевозки скота.
Доротея Бинц на первом Равенсбрюкском суде в 1947 году. Фото: Wikimedia Commons
По другой стороне Фюрстенберга к лагерю вела вымощенная булыжником дорога, которую построили заключенные. По левую сторону стояли дома с двускатными крышами; благодаря Вериной карте я знала, что в этих домах жили надзиратели. В одном из домов располагался хостел, в котором я собиралась переночевать. Интерьер прежних владельцев давно заменили на безупречную современную обстановку, но духи надзирателей все еще живут в своих старых комнатах.
По правую сторону открывался вид на широкую и белоснежную гладь озера. Впереди была штаб-квартира коменданта и высокая стена. Через несколько минут я уже стояла у входа в лагерь. Впереди находилось еще одно широкое белое поле, засаженное липовыми деревьями, которые, как я потом узнала, были посажены в первые дни существования лагеря. Все бараки, которые располагались под деревьями, исчезли. Во время холодной войны русские использовали лагерь как танковую базу и снесли большую часть построек. Русские солдаты играли в футбол на месте, которое когда-то называлось Аппельплац и где заключенные стояли на перекличке. Я слышала о русской базе, но не ожидала обнаружить такую степень разрушения.
Лагерь Siemens, находившийся в нескольких сотнях метров от южной стены, зарос, и туда было очень трудно попасть. То же случилось и с пристройкой, «лагерем для молодых», где было совершено множество убийств. Я должна была нарисовать их в воображении, но мне не нужно было представлять холод. Заключенные часами стояли здесь, на площади, в тонкой хлопковой одежде. Я решила укрыться в «бункере», каменном тюремном здании, камеры которого были переделаны во время холодной войны в мемориалы погибшим коммунистам. Списки имен были выдолблены на сияющем черном граните.
В одной из комнат рабочие убирали мемориалы и заново отделывали помещение. Теперь, когда власть снова вернулась к западу, историки и архивисты работали над новым изложением произошедших здесь событий и над новой мемориальной выставкой.
Вне лагерных стен я нашла другие, более личные мемориалы. Рядом с крематорием находился длинный переход с высокими стенами, известный как «аллея стрельбы». Здесь лежал маленький букет роз: если бы они не замерзли, они бы завяли. Рядом была табличка с именем.
На печах в крематории лежали три букета цветов, розами был посыпан берег озера. С тех пор, как снова появился доступ к лагерю, стали приходить бывшие заключенные, чтобы помянуть погибших друзей. Мне необходимо было найти других выживших, пока у меня оставалось время.
Теперь я поняла, какой должна стать моя книга: биография Равенсбрюка от начала и до самого конца. Я должна изо всех сил постараться соединить осколки этой истории воедино. Книга должна пролить свет на преступления нацистов против женщин и показать, как понимание происходившего в женских женских лагерях может расширить наши знания об истории нацизма.
Столько улик было уничтожено, столько фактов забыто и исковеркано. Но все же многое сохранилось, и сейчас можно найти новые показания. Британские судебные протоколы давно вернулись в общественный доступ, и в них было найдено много деталей тех событий. Документы, которые скрывали за железным занавесом, тоже стали доступны: с момента окончания холодной войны русские частично открыли свои архивы, а в нескольких европейских столицах были найдены свидетельства, которые никогда до этого не были исследованы. Выжившие с восточной и западной стороны начали делиться друг с другом воспоминаниями. Их дети задавали вопросы, находили спрятанные письма и дневники.
Самую важную роль в создании этой книги сыграли голоса самих заключенных. Они будут направлять меня, раскрывать передо мной то, что действительно происходило. Несколько месяцев спустя, весной, я вернулась на ежегодную церемонию, чтобы отметить освобождение лагеря, и встретила Валентину Макарову, выжившую после марша смерти в Освенциме. Она писала мне из Минска. Ее волосы были белыми с голубым отливом, лицо - острое, как кремень. Когда я спросила, как ей удалось выжить, она ответила: «Я верила в победу». Она произнесла это так, как будто я должна была это знать.
Когда я подошла к помещению, в котором производились расстрелы, из-за туч на несколько минут неожиданно проглянуло солнце. Лесные голуби распевали в кронах лип, словно пытаясь заглушить шум от проносящихся мимо автомобилей. Возле здания был припаркован автобус, в котором приехали французские школьники; они столпились у машины, чтобы выкурить по сигарете.
Мой взгляд был устремлен на другой берег заледеневшего озера, где виднелся шпиль Фюрстенбергской церкви. Там, вдалеке, рабочие возились с лодками; летом посетители часто берут напрокат лодки, не догадываясь, что на дне озера лежит прах узников лагеря. Налетевший ветер гнал по кромке льда одинокую красную розу.
«1957 год. Раздается звонок в дверь, - вспоминает Маргарет Бубер-Нойман, выжившая узница Равенсбрюка. - Я открываю и вижу перед собой пожилую женщину: она тяжело дышит, а во рту недостает нескольких зубов. Гостья бормочет: „Неужели не узнаешь меня? Это я, Иоганна Лангефельд. Я была главной надсмотрщицей в Равенсбрюке“. В последний раз я видела ее четырнадцать лет назад, в ее кабинете в лагере. Я исполняла обязанности ее секретарши… Она часто молилась, прося Бога даровать ей силу покончить со злом, которое творилось в лагере, но каждый раз, когда на пороге ее кабинета появлялась еврейка, ее лицо искажала ненависть…
И вот мы сидим за одним столом. Она говорит, что хотела бы родиться мужчиной. Говорит о Гиммлере, которого время от времени по-прежнему называет „рейхсфюрером“. Она говорит, не умолкая, несколько часов, путается в событиях разных лет и пытается как-то оправдать свои действия»
Заключенные в Равенсбрюке.
Фото: Wikimedia Commons
В начале мая 1939 года из-за деревьев, окружающих затерянную в Мекленбургском лесу крошечную деревушку Равенсбрюк, показалась небольшая вереница грузовиков. Автомобили проехали берегом озера, но их оси увязли в болотистой прибрежной почве. Часть новоприбывших выскочили откапывать машины; другие начали разгружать привезенные ящики.
Среди них была и женщина в униформе - сером пиджаке и юбке. Ее ноги тут же увязли в песке, но она поспешно высвободилась, поднялась на вершину склона и осмотрела окрестности. Позади блестящей на солнце глади озера виднелись ряды поваленных деревьев. В воздухе повис запах опилок. Палило солнце, но нигде поблизости не было тени. Справа от нее, на дальнем берегу озера, располагался маленький городок Фюрстенберг. Побережье было усыпано лодочными домиками. Вдали виднелся церковный шпиль.
На противоположном берегу озера, слева от нее, вздымалась длинная серая стена высотой около 5 метров. Лесная тропа вела к возвышающимся над окрестностями железным воротам комплекса, на которых висели знаки «Посторонним вход воспрещен». Женщина - среднего роста, коренастая, с кудрявыми каштановыми волосами - целенаправленно двинулась к воротам.
Иоганна Лангефельд прибыла с первой партией надсмотрщиков и узников, чтобы проследить за разгрузкой оборудования и осмотреть новый концентрационный лагерь для женщин; планировалось, что он начнет функционировать через несколько дней, а Лангефельд станет оберауфзеерин - старшей надсмотрщицей. За свою жизнь она повидала немало женских исправительных заведений, но ни одно из них не шло ни в какое сравнение с Равенсбрюком.
За год до нового назначения Лангефельд занимала должность старшей надсмотрщицы в Лихтенбурге, средневековой крепости возле Торгау, города на берегу Эльбы. Лихтенбург был временно превращен в женский лагерь на период строительства Равенсбрюка; осыпавшиеся холлы и сырые подземелья были тесными и способствовали возникновению заболеваний; условия содержания были невыносимыми для женщин. Равенсбрюк был построен специально для предназначенной ему цели. Территория лагеря составляла около шести акров - достаточно, чтобы с лихвой вместить около 1000 женщин из первой партии заключенных.
Лангефельд прошла через железные ворота и прогулялась по Аппельплац - главной площади лагеря размером с футбольное поле, способной при необходимости вместить всех узников лагеря. По краям площади, над головой Лангефельд, висели громкоговорители, хотя пока что единственным звуком на территории лагеря был доносившийся издалека стук забиваемых гвоздей. Стены отсекали лагерь от внешнего мира, оставляя видимым лишь небо над его территорией.
В отличие от мужских концлагерей, в Равенсбрюке вдоль стен не было сторожевых вышек и пулеметных установок. Однако по периметру внешней стороны стены змеилась электрическая изгородь, сопровождавшаяся табличками с черепом и скрещенными костями, предупреждающими, что изгородь находится под высоким напряжением. Только к югу, справа от Ленгефельд, поверхность поднималась достаточно, чтобы можно было различить верхушки деревьев на холме.
Основной постройкой на территории лагеря были огромные серые бараки. Деревянные дома, возведенные в шахматном порядке, представляли собой одноэтажные здания с крохотными окнами, облепившие центральную площадь лагеря. Два ряда точно таких же бараков - единственным различием был лишь несколько больший размер - располагались по обе стороны от Лагерштрассе, главной улицы Равенсбрюка.
Лангефельд последовательно осматривала блоки. Первым была столовая СС с новенькими столами и стульями. Слева от Аппельплац также находился Ревир - этот термин немцы использовали для обозначения лазаретов и медотсеков. Перейдя площадь, она зашла в санитарный блок, укомплектованный десятками душевых. В углу помещения громоздились коробки с полосатыми хлопковыми робами, а за столом горстка женщин раскладывала стопки цветных фетровых треугольников.
Под одной крышей с баней располагалась лагерная кухня, сияющая от больших кастрюль и чайников. В следующем здании находился склад тюремной одежды, Effektenkammer , где хранились кучи больших коричневых бумажных пакетов, а дальше - прачечная, Wäscherei , с шестью центрифужными стиральными машинами - Лангефельд хотела бы, чтобы их было побольше.
Неподалеку строилась птицеферма. Генрих Гиммлер, глава СС, управлявший концлагерями и еще много чем в нацистской Германии, хотел, чтобы его создания были настолько самодостаточными, насколько возможно. В Равенсбрюке планировалось построить клетки для кроликов, курятник и огород, а также разбить фруктовый и цветочный сады, куда уже начинали пересаживать кусты крыжовника, привезенные из садов концлагеря Лихтенбург. Содержимое лихтенбургских выгребных ям тоже привозили в Равенсбрюк и использовали в качестве удобрения. Помимо всего прочего, Гиммлер требовал, чтобы лагеря объединяли ресурсы. В Равенсбрюке, например, не было хлебных печей, поэтому хлеб ежедневно привозили из Заксенхаузена, мужского лагеря в 80 км к югу.
Старшая надзирательница ходила по Лагерштрассе (главная улица лагеря, идущая между бараками - прим. Newочём ), которая начиналась на дальней стороне Аппельплац и вела вглубь лагеря. Бараки располагались вдоль Лагерштрассе в точном порядке, так, что окна одного корпуса выходили на заднюю стену другого. В этих постройках, по 8 с каждой стороны «улицы», жили заключенные. У первого барака были высажены красные цветы шалфея; между остальными росли саженцы липы.
Как и во всех концлагерях, сеточная планировка использовалась в Равенсбрюке прежде всего для того, чтобы заключенных всегда было видно, а значит, надзирателей требовалось меньше. Туда была направлена бригада из тридцати надзирательниц и отряд из двенадцати мужчин-эсэсовцев - все вместе под командованием штурмбаннфюрера Макса Кёгеля.
Иоганна Лангефельд верила, что она может управлять женским концлагерем лучше, чем любой мужчина, и определенно лучше, чем Макс Кёгель, чьи методы она презирала. Гиммлер, однако, ясно дал понять, что управление Равенсбрюком должно полагаться на принципы управления мужскими лагерями, а значит, Лангефельд и ее подчиненные должны были отчитываться коменданту СС.
Формально ни она, ни остальные надзирательницы не имели к лагерю никакого отношения. Они не просто подчинялись мужчинам - у женщин не было никакого звания или ранга - они являлись лишь «вспомогательными силами» СС. Большинство оставались без оружия, хотя те, что охраняли трудовые наряды, носили при себе пистолет; у многих были служебные собаки. Гиммлер считал, что женщины боятся собак больше, чем мужчины.
Тем не менее, власть Кёгеля здесь не была абсолютной. На тот момент он был лишь исполняющим обязанности коменданта и некоторыми полномочиями не обладал. Например, в лагере не разрешалось иметь специальную тюрьму, или «бункер», для нарушителей порядка, что было заведено в мужских лагерях. Он также не мог назначать «официальные» избиения. Разозленный ограничениями, штурмбаннфюрер направил начальникам в СС запрос об увеличении полномочий по наказанию заключенных, но просьба не была удовлетворена.
Однако Лангефельд, высоко ценившую муштру и дисциплину, а не избиения, подобные условия устраивали, главным образом когда она смогла добиться значительных уступок в повседневном управлении лагерем. В своде правил лагеря, Lagerordnung , было отмечено, что старшая надзирательница вправе консультировать шутцхафтлагерфюрера (первого заместителя коменданта) по «женским вопросам», хотя содержание их определено не было.
Лангефельд оглядывалась, заходя в один из бараков. Как и многое, организация отдыха заключенных в лагере была для нее в новинку - более 150 женщин просто спали в каждом помещении, отдельных камер, как она привыкла, не предусматривалось. Все корпуса были разделены на две большие спальные комнаты, A и B, по обе стороны от них - зоны для мытья, с рядом из двенадцати тазов для купания и двенадцати уборных, а также общая дневная комната, где ели заключенные.
Спальные зоны были заставлены трехэтажными койками, сколоченными из деревянных досок. У каждого заключенного был набитый опилками матрас, подушка, простыня и одеяло в сине-белую клетку, сложенное у кровати.
Ценность муштры и дисциплины Лангефельд прививали с ранних лет. Она родилась в семье кузнеца под именем Иоганна Мэй, в городке Купфердре, Рурской области, в марте 1900 года. Ее со старшей сестрой воспитывали в строгой лютеранской традиции - родители вбивали в них важность бережливости, послушания и ежедневной молитвы. Как и всякая порядочная протестантка, Иоганна с детства знала, что ее жизнь будет определена ролью верной жены и матери: «Kinder, Küche, Kirche», то есть «дети, кухня, церковь», что было в доме ее родителей знакомым правилом. Но с малых лет Иоганна мечтала о большем.
Ее родители нередко говорили о прошлом Германии. После воскресного посещения церкви они вспоминали унизительную оккупацию их любимого Рура войсками Наполеона, и вся семья становилась на колени, моля Бога, чтобы он вернул Германии былое величие. Кумиром девочки была ее тезка, Иоганна Прохазска, героиня освободительных войн начала 19 века, притворявшаяся мужчиной, чтобы сражаться с французами.
Все это Иоганна Лангефельд рассказала Маргарет Бубер-Нойман, бывшей заключенной, в чью дверь она постучалась спустя много лет, в попытках «объяснить свое поведение». Маргарет, заключенная в Равесбрюке в течение четырех лет, была шокирована появлением бывшей надзирательницы на пороге ее дома в 1957 году; рассказ Лангефельд о ее «одиссее» Нойман крайне заинтересовал, и она его записала.
В год начала Первой мировой войны, Иоганна, которой тогда было 14 лет, вместе с остальными радовалась, когда юноши Купфердре уходили на фронт, чтобы вернуть величие Германии, пока не осознала, что ее роль и роль всех немок в этом деле была невелика. Через два года стало ясно, что конец войны наступит нескоро, и немецкие женщины внезапно получили приказ идти работать в шахтах, конторах и на фабриках; там, глубоко в тылу, женщины получили возможность взяться за мужскую работу, но лишь для того, чтобы вновь остаться не у дел после возвращения мужчин с фронта.
Два миллиона немцев погибли в окопах, но шесть миллионов выжило, и теперь Иоганна наблюдала за солдатами Купфердре, многие из которых были изуродованы, все до единого - унижены. По условиям капитуляции Германия была обязана выплачивать репарации, подрывавшие экономику и разгонявшие гиперинфляцию; в 1924 году любимый Иоганной Рур снова был оккупирован французами, «укравшими» немецкий уголь в наказание за невыплаченные репарации. Ее родители потеряли свои сбережения, она искала работу без гроша в кармане. В 1924 году Иоганна вышла замуж за шахтера по имени Вильгельм Лангефельд, который через два года умер от болезни легких.
Здесь «одиссея» Иоганны прерывалась; она «растворилась в годах», писала Маргарет. Середина двадцатых стала темным периодом, выпавшим из ее памяти - она разве что сообщила о связи с другим мужчиной, в результате чего она забеременела и оказалась зависимой от протестантских благотворительных групп.
Пока Лангефельд и миллионы ей подобных выживали с трудом, другие немки в двадцатых обрели свободу. Руководимая социалистами Веймарская республика приняла финансовую помощь от Америки, смогла стабилизировать страну и следовать новому либеральному курсу. Немецкие женщины получили право голоса и впервые в истории вступили в политические партии, особенно левого толка. Подражая Розе Люксембург, лидеру коммунистического движения «Спартак», девушки из среднего класса (в их числе Маргарет Бубер-Нойман) стригли волосы, смотрели пьесы Бертольда Брехта, бродили по лесам и болтали о революции с товарищами из молодежной коммунистической группы «Вандерфогель». Тем временем женщины из рабочего класса по всей стране собирали деньги для «Красной помощи», вступали в профсоюзы и бастовали у фабричных ворот.
В 1922 году в Мюнхене, когда Адольф Гитлер винил в невзгодах Германии «разжиревшего жида», рано повзрослевшая еврейская девочка по имени Ольга Бенарио сбежала из дома, чтобы вступить в коммунистическую ячейку, отказавшись от своих благополучных родителей из среднего класса. Ей было четырнадцать лет. Через несколько месяцев темноглазая школьница уже водила товарищей по тропам Баварских Альп, купалась в горных ручьях, а потом читала с ними Маркса у костра и планировала германскую коммунистическую революцию. В 1928 году она прославилась, напав на здание берлинского суда и освободив немецкого коммуниста, которому грозила гильотина. В 1929 году Ольга уехала из Германии в Москву, тренироваться со сталинской элитой, прежде чем уехать устраивать революцию в Бразилии.
Ольга Бенарио. Фото: Wikimedia Commons
Тем временем в обедневшей долине Рура Иоганна Лангефельд к этому моменту уже была матерью-одиночкой без надежд на будущее. Обвал на Уолл-Стрит 1929 года вызвал мировую депрессию, ввергнувшую Германию в новый и еще более глубокий экономический кризис, лишивший работы миллионы людей и спровоцировавший широкое недовольство. Больше всего Лангефельд боялась, что у нее отберут ее сына Герберта, если она окажется в нищете. Но вместо того, чтобы присоединиться к нищим, она решила им помогать, обратившись к Богу. Именно религиозные убеждения побудили ее работать с беднейшими из бедных, как она рассказала Маргарет за кухонным столом во Франкфурте спустя все эти годы. Она нашла работу в службе социальной помощи, где обучала домоводству безработных женщин и «перевоспитывала проституток».
В 1933 году Иоганна Лангефельд обрела нового спасителя в лице Адольфа Гитлера. Программа Гитлера для женщин не могла быть проще: немки должны были сидеть дома, рожать как можно больше арийских детей и подчиняться своим мужьям. Женщины не подходили для общественной жизни; большая часть рабочих мест оказалась бы недоступна для женщин, а их возможность поступать в университеты ограничена.
Такие настроения легко было найти в любой европейской стране 30-х годов, но формулировки нацистов в отношении женщин были уникальны в своей оскорбительности. Окружение Гитлера не только с открытым презрением говорило о «тупом», «низшем» женском поле - они раз за разом требовали «сегрегации» между мужчинами и женщинами, как будто мужчины вообще не видели в женщинах смысла, кроме как приятного украшения и, разумеется, источника потомства. Евреи были не единственными козлами отпущения Гитлера за беды Германии: женщины, эмансипированные в годы Веймарской республики, обвинялись в воровстве рабочих мест у мужчин и развращении национальной морали.
И все же Гитлер смог очаровать миллионы немок, желавших, чтобы «мужчина с железной хваткой» вернул гордость и веру в Рейх. Толпы таких его сторонниц, многие из которых были глубоко религиозны и раззадорены антисемитской пропагандой Йозефа Геббельса, присутствовали на Нюрнбергском митинге в честь победы нацистов в 1933 году, где с толпой смешался американский репортер Уильям Ширер. «Гитлер въехал сегодня в этот средневековый город на закате мимо стройных фаланг ликующих нацистов… Десятки тысяч флагов со свастикой заслоняют готические пейзажи этого места…» Позже тем же вечером, снаружи отеля, где остановился Гитлер: «Я был слегка шокирован от вида лиц, особенно лиц женщин… Они смотрели на него, как на Мессию…»
Не стоит даже сомневаться, что Лангефельд отдала свой голос за Гитлера. Она жаждала отомстить за унижение своей страны. И ей была приятна идея «уважения к семье», о которой говорил Гитлер. У нее были и личные причины быть благодарной режиму: впервые у неё появилась стабильная работа. Для женщин - и уж тем более для матерей-одиночек - большинство путей карьерного роста были закрыты, кроме того, что выбрала Ленгефельд. Из службы социального обеспечения её перевели на тюремную службу. В 1935 году ее снова повысили: она стала главой исправительной колонии для проституток в Браувайлере, неподалеку от Кёльна.
В Браувайлере уже стало казаться, что она не так уж полностью разделяет методы нацистов по помощи «беднейшим из бедных». В июле 1933 года приняли закон о предотвращении рождения потомства с наследственными заболеваниями. Стерилизация стала способом борьбы со слабаками, бездельниками, преступниками и сумасшедшими. Фюрер был уверен, что все эти дегенераты - пиявки государственной казны, их следует лишить потомства, чтобы усилить Volksgemeinschaft - сообщество чистокровных немцев. В 1936 году глава Браувайлера Альберт Бозе заявил, что 95% его узниц «неспособны к улучшению и должны быть стерилизованы из моральных соображений и желания создать здоровый Фольк».
В 1937 году Бозе уволил Лангефельд. В записях Браувайлера указано, что уволена она за воровство, но на самом деле из-за её борьбы с такими методами. В записях также сказано, что Лангефельд всё еще не вступила в партию, хотя это было обязательным для всех работников.
Идея об «уважении» к семье не провела Лину Хаг, жену члена коммунистического парламента в Вютенберге. 30 января 1933 года, когда она услышала, что Гитлера избрали канцлером, ей стало понятно, что новая служба безопасности, гестапо, придёт за её мужем: «На собраниях мы предупреждали всех об опасности Гитлера. Думали, что люди пойдут против него. Мы ошиблись».
Так и случилось. 31 января в 5 утра, пока Лина с мужем еще спали, к ним заявились громилы гестапо. Начался пересчет «красных». «Каски, револьверы, дубинки. Они с явным удовольствием ходили по чистому белью. Мы вовсе не были незнакомцами: мы знали их, а они - нас. Они были взрослыми мужчинами, согражданами - соседями, отцами. Обычные люди. Но они наставили на нас заряженные пистолеты, а в глазах их была лишь ненависть».
Муж Лины стал одеваться. Лина удивилась, как он умудрился так быстро накинуть пальто. Он что, уйдет, не проронив и слова?
Ты чего? - спросила она.
- А что поделать, - произнес он и пожал плечами.
- Он же член парламента! - кричала она вооруженным дубинками полицейским. Они засмеялись.
- Слыхал? Коммуняка, вот кто ты. Но мы эту заразу с тебя счистим.
Пока отца семейства вели под конвоем, Лина пыталась оттащить их кричащую десятилетнюю дочь Кэти от окна.
- Не думаю, что люди станут мириться с этим, - произнесла Лина.
Четыре недели спустя, 27 февраля 1933 года, пока Гитлер пытался захватить власть в партии, кто-то поджег немецкий парламент, Рейхстаг. Обвинили коммунистов, хотя многие предполагали, что за поджогом стоят нацисты, которые искали повод для запугивания политических противников. Гитлер сразу же выпустил приказ о «превентивном задержании», теперь любой мог попасть под арест за «измену». Всего в десяти милях от Мюнхена готовился к открытию новый лагерь для таких «предателей».
Первый концентрационный лагерь, Дахау, открылся 22 марта 1933 года. В последующие недели и месяцы полиция Гитлера разыскивала каждого коммуниста, пусть даже потенциального, и привозила их туда, где их дух должны были сломить. Социал-демократов ждала та же судьба, как и членов профсоюзов, и всех прочих «врагов государства».
В Дахау были евреи, особенно среди коммунистов, но их было немного - в первые годы правления нацистов евреев не арестовывали в огромных количествах. Сидевшие на тот момент в лагерях были арестованы за сопротивление Гитлеру, а не за расовую принадлежность. Сперва основной целью концентрационных лагерей было подавить сопротивление внутри страны, а после этого можно было приниматься за остальные цели. За подавление отвечал наиболее подходящий для этого дела человек - Генрих Гиммлер, глава СС, вскоре ставший также главой полиции, включая гестапо.
Генрих Луйтпольд Гиммлер не походил на обычного главу полиции. Он был невысоким, худощавым мужчиной со слабым подбородком и очками в золотой оправе на остром носу. Родился 7 октября 1900 года, был средним ребенком в семье Гебхарда Гиммлера, помощника директора школы близ Мюнхена. Вечера в их мюнхенской уютной квартирке он проводил, помогая Гиммлеру-старшему с его коллекцией марок либо слушая о героических похождениях деда-военного, пока очаровательная мать семейства - набожная католичка - вышивала, сидя в углу.
Юный Генрих отлично учился, но другие ученики его считали зубрилой и частенько задирали. На физкультуре он едва дотягивался до брусьев, поэтому преподаватель заставлял его заниматься мучительными приседаниями под улюлюканье одноклассников. Годами позже Гиммлер в мужском концентрационном лагере изобрел новую пытку: узников сковывали в круг и заставляли прыгать и приседать, пока они не упадут. А после их лупили, чтобы убедиться, что те не встанут.
После окончания школы Гиммлер мечтал вступить в ряды армии и даже побыл кадетом, но плохое здоровье и зрение помешали ему стать офицером. Вместо этого он изучал земледелие и и разводил цыплят. Его поглотила другая романтическая мечта. Он вернулся на родину. В свое свободное время гулял по любимым Альпам, зачастую с матерью, или изучал астрологию с генеалогией, попутно делая заметки в дневнике о каждой детали в своей жизни. «Мысли и тревоги всё никак не покидают мою голову», - жалуется он.
К двадцати годам Гиммлер постоянно ругал себя за несоответствие социальным и сексуальным нормам. «Я вечно лепечу», - писал он, а когда дело касалось секса: «Я не даю себе и слова проронить». К 1920-ым годам он вступил в мюнхенское мужское общество Туле, где обсуждались истоки арийского превосходства и еврейская угроза. Его также приняли в мюнхенское ультраправое крыло парламентариев. «Как же хорошо снова надеть форму», - отмечал он. Национал-социалисты (нацисты) начинали переговариваться о нём: «Генрих всё исправит». Ему не было равных в организационных навыках и внимании к деталям. Он также показал, что может предугадывать пожелания Гитлера. Как выяснил Гиммлер, очень полезно быть «хитрым, как лис».
В 1928 году он женился на Маргарет Боден, медсестре, старше него на семь лет. У них родилась дочь Гудрун. Гиммлер преуспевал и в профессиональной сфере: в 1929 году его назначили главой СС (тогда они занимались лишь охраной Гитлера). К 1933 году, когда Гитлер пришел к власти, Гиммлер превратил СС в элитное подразделение. Одной из его задач стало управление концентрационными лагерями.
Гитлер предложил идею концентрационных лагерей, в которых можно было бы собирать и подавлять оппозиционеров. В качестве примера он ориентировался на концентрационные лагеря британцев времен южноафриканской войны 1899-1902 годов. За стиль нацистских лагерей отвечал Гиммлер; он лично выбрал место для прототипа в Дахау и его коменданта - Теодора Эйке. Впоследствии Эйке стал командиром подразделения «Мертвая голова» - так называли отряды охраны концентрационных лагерей; его члены носили на фуражках значок с черепом и костями, показывая свое родство со смертью. Гиммлер приказал Эйке разработать план по сокрушению всех «врагов государства».
Именно этим Эйке и занялся в Дахау: он создал школу СС, ученики звали его «Папа Эйке», он «закалял» их перед тем, как отправить в другие лагеря. Закалка подразумевала, что ученики должны уметь скрывать свою слабость перед врагами и «показывать только оскал» или, другими словами, уметь ненавидеть. Среди первых рекрутов Эйке был и Макс Кёгель, будущий комендант Равенсбрюка. Он пришел в Дахау в поисках работы - он сидел за кражу и только недавно вышел.
Кёгель родился на юге Баварии, в горном городке Фюссен, который знаменит лютнями и готическими замками. Кёгель был сыном пастуха и осиротел в 12 лет. Подростком он пас скот в Альпах, пока не начал искать работу в Мюнхене и не попал в ультраправое «народное движение». В 1932 году вступил в нацистскую партию. «Папа Эйке» быстро нашел применение тридцативосьмилетнему Кёгелю, ведь тот уже был человеком прочнейшей закалки.
В Дахау Кёгель служил и с другими СС-овцами, например, с Рудольфом Хёссом, еще одним рекрутом, будущийм комендантом Освенцима, успевшим послужить в Равенсбрюке. Впоследствии Хёсс с любовью вспоминал свои дни в Дахау, рассказывая о кадровом составе СС, глубоко полюбившем Эйке и навсегда запомнившем его правила, что «навсегда остались с ними в их плоти и крови».
Успех Эйке был так велик, что вскоре по модели Дахау построили еще несколько лагерей. Но в те годы ни Эйке, ни Гиммлер, ни кто-либо еще даже не думали о концентрационном лагере для женщин. Женщин, что боролись с Гитлером, попросту не рассматривали как серьезную угрозу.
Под репрессии Гитлера попали тысячи женщин. Во времена Веймарской республики многие из них почувствовали себя свободными: члены профсоюзов, врачи, преподаватели, журналисты. Зачастую они были коммунистами или женами коммунистов. Их арестовывали, отвратительно с ними обращались, но не отправляли в лагеря по типу Дахау; даже мысли не возникало открыть женское отделение в мужских лагерях. Вместо этого их отправляли в женские тюрьмы или колонии. Режим там был жесткий, но терпимый.
Многих политических узников отвозили в Моринген, трудовой лагерь под Ганновером. 150 женщин спали в незапертых комнатах, а охранники бегали покупать шерсть для вязания по их поручениям. В тюремных помещениях гремели швейные машинки. Стол «знати» стоял отдельно от остальных, за ним сидели старшие члены Рейхстага и жены фабрикантов.
Тем не менее, как выяснил Гиммлер, женщин можно пытать иначе, чем мужчин. Тот простой факт, что мужчин убили, а детей забрали - обычно в нацистские приюты - уже был достаточно мучительным. Цензура же не позволяла попросить помощи.
Барбара Фюрбрингер попыталась предупредить свою сестру из Америки, когда услышала, что ее муж, депутат Рейхстага коммунистических взглядов, был замучен до смерти в Дахау, а их детей нацисты определили в приемную семью:
Дорогая сестра!
К сожалению, дела идут плохо. Мой дорогой муж Теодор внезапно умер в Дахау четыре месяца назад. Наших троих детей поместили в государственный благотворительный дом в Мюнхене. Я нахожусь в женском лагере в Морингене. На моем счету больше не осталось ни пенни.
Цензура не пропустила ее письмо, и ей пришлось его переписать:
Дорогая сестра!
К сожалению, дела идут не так, как хотелось бы. Мой дорогой муж Теодор умер четыре месяца назад. Наши трое детей живут в Мюнхене, на Бреннер Штрассе, 27. Я живу в Морингене, недалеко от Ганновера, на Брайте Штрассе, 32. Я была бы очень признательна, если бы ты выслала мне немного денег.
Гиммлер рассчитывал, что если сломление мужчин будет достаточно устрашающим, то все остальные будут вынуждены уступить. Метод во многом оправдал себя, как заметила Лина Хаг, арестованная через несколько недель после своего мужа и помещенная в другую тюрьму: «Разве никто не видел, к чему все идет? Разве никто не видел правды за бесстыдной демагогией статей Геббельса? Я видела это даже сквозь толстые стены тюрьмы, в то время как все больше и больше людей на свободе подчинялись их требованиям».
К 1936 году политическая оппозиция была полностью уничтожена, а гуманитарные подразделения немецких церквей стали поддерживать режим. Немецкий Красный Крест примкнул к стороне нацистов; на всех встречах знамя Красного Креста стало соседствовать со свастикой, а блюститель женевских конвенций, Международный комитет Красного Креста, инспектировал лагери Гиммлера – или, по крайней мере, образцовые блоки – и давал зеленый свет. Западные страны восприняли существование концлагерей и тюрем как внутреннее дело Германии, посчитав это не своим делом. В середине 1930-х годов большинство западных лидеров все еще верили, что величайшая угроза миру исходит от коммунизма, а не нацистской Германии.
Несмотря на отсутствие значимой оппозиции как внутри страны, так и за рубежом, на начальном этапе своего правления фюрер внимательно следил за общественным мнением. В речи, произнесенной в тренировочном лагере СС, он отметил: «Я всегда знаю, что я никогда не должен делать ни единого шага, который мог бы повернуть вспять. Всегда нужно ощущать ситуацию и спрашивать себя: „От чего я могу отказаться в настоящий момент, и от чего не могу?“»
Даже борьба против немецких евреев поначалу продвигалась намного медленнее, чем хотели многие члены партии. В первые годы Гитлер издал законы, препятствующие трудоустройству и публичной жизни евреев, подстегивая ненависть и гонения, но он посчитал, что перед тем как делать последующие шаги, должно пройти некоторое время. Гиммлер тоже умел чувствовать ситуацию.
В ноябре 1936 года рейхсфюреру СС, который был не только главой СС, но и начальником полиции, пришлось иметь дело с потрясением на международной арене, зародившимся в сообществе немецких коммунисток. Его причина сошла с парохода в Гамбурге прямиком в руки гестапо. Она была на восьмом месяце беременности. Ее звали Ольга Бенарио. Длинноногая девушка из Мюнхена, сбежавшая из дома и ставшая коммунисткой, теперь была 35-ти летней женщиной, находившейся на пороге всеобщей известности среди коммунистов мира.
После обучения в Москве в начале 1930-х годов, Ольгу приняли в Коминтерн, и в 1935 году Сталин отправил ее в Бразилию, чтобы помочь скоординировать переворот против президента Жетулиу Варгаса. Операцией руководил легендарный лидер бразильских повстанцев Луис Карлос Престес. Мятеж организовывался с целью совершить коммунистическую революцию в самой большой стране Южной Америки, тем самым предоставляя Сталину плацдарм в западном полушарии. Однако с помощью полученной от британской разведки информации план был раскрыт, Ольгу арестовали вместе с другой заговорщицей, Элизой Эверт, и отправили Гитлеру в качестве «подарка».
Из гамбургских доков Ольгу переправили в берлинскую тюрьму Барминштрассе, где четыре недели спустя она родила девочку, Аниту. Коммунисты всего мира запустили кампанию с целью освободить их. Дело привлекло широкое внимание, во многом благодаря тому, что отцом ребенка был небезызвестный Карлос Престес, лидер неудавшегося переворота; они влюбились в друг друга и сыграли свадьбу в Бразилии. Смелость Ольги и ее мрачноватая, но утонченная красота добавляли истории остроты.
Столь неприятная история была особенно нежелательна для огласки в год проведения Олимпийских игр в Берлине, когда немало было сделано для обеления образа страны. (Например, до начала Олимпиады была произведена облава на берлинских цыган. С целью убрать их с глаз общественности, их согнали в огромный лагерь, построенный на болоте в берлинском пригороде, Марцане). Начальники гестапо предприняли попытку разрядить обстановку предложением освободить ребенка, передав его в руки матери Ольги, еврейки Евгении Бенарио, которая в то время проживала в Мюнхене, но Евгения не захотела принять ребенка: она давным-давно отреклась от своей дочери-коммунистки и сделала то же самое с внучкой. Затем Гиммлер дал разрешение матери Престеса, Леокадии, забрать Аниту, и в ноябре 1937 года бразильская бабушка забрала ребенка из тюрьмы Барминштрассе. Ольга, лишенная малыша, осталась в камере одна.
В письме к Леокадии она объяснила, что у нее не было времени подготовиться к разлуке:
«Прости, что вещи Аниты в таком состоянии. Ты получила ее распорядок дня и таблицу с весом? Я, как могла, старалась составить таблицу. Ее внутренние органы в порядке? А кости - ее ножки? Возможно, она пострадала из-за чрезвычайных обстоятельств моей беременности и ее первого года жизни»
К 1936 году число женщин в немецких тюрьмах начало расти. Несмотря на страх, немки продолжали действовать подпольно, многие вдохновились началом гражданской войны в Испании. Среди отправленных в женский «лагерь» Моринген в середине 1930-х было больше коммунисток и бывших участниц Рейхстага, а также женщин, действующих в маленьких группах или в одиночку вроде художницы-инвалида Герды Лиссак, создававшей антинацистские листовки. Илсе Гостински, молодая еврейка, печатавшая на машинке статьи, критикующие фюрера, была арестована по ошибке. Гестапо разыскивало ее сестру-близнеца Елсе, но та была в Осло, организовала пути для эвакуации еврейских детей, поэтому они забрали Илсе вместо нее.
В 1936 году 500 немецких домохозяек с Библиями и в аккуратных белых головных платках прибыли в Моринген. Эти женщины, свидетели Иеговы, протестовали, когда их мужей призвали в армию. Они заявляли, что Гитлер - антихрист, что Бог - единственный правитель на Земле, не фюрер. Их мужей и других мужчин свидетелей Иеговы отправили в новый лагерь Гитлера под названием Бухенвальд, где им полагалось по 25 ударов кожаным кнутом. Но Гиммлер знал, что даже его эсэсовцам не достает смелости пороть немецких домохозяек, поэтому в Морингене начальник тюрьмы, любезный хромой солдат в отставке, просто забрал у свидетелей Иеговы Библии.
В 1937 году принятие закона против Rassenschande - буквально, «осквернения расы» - запрещающего отношения между евреями и не-евреями, повлек дальнейший приток евреек в Моринген. Позже, во второй половине 1937 года, женщины, заключенные в лагере, заметили внезапный рост числа бродяг, привезенных уже «хромающими; некоторые с костылями, многие кашляют кровью». В 1938 прибыло множество проституток.
Эльза Круг работала как обычно, когда группа дюссельдорфских полицейских, прибыв по адресу Корнелиусштрассе, 10, начала с криками ломиться в дверь. Было 2 часа ночи, 30 июля 1938 года. Полицейские рейды стали обычным делом, и у Эльзе не было причин для паники, хотя в последнее время они стали проходить чаще. Проституция, согласно законам нацистской Германии, была законна, но у полиции было много предлогов к действию: возможно, одна из женщин не прошла тест на сифилис, или офицеру требовалась наводка на очередную коммунистическую ячейку в доках Дюссельдорфа.
Несколько дюссельдорфских офицеров знали этих женщин лично. Эльза Круг всегда пользовалась спросом либо из-за предоставляемых ею особых услуг - она занималась садомазохизмом - либо из-за сплетен, а она всегда держала ухо востро. Эльза была известна и на улицах; она по возможности брала девушек под крыло, особенно если беспризорница только приехала в город, ведь Эльза оказалась на улицах Дюссельдорфа в том же положении десять лет назад - без работы, вдали от дома и без гроша за душой.
Однако вскоре оказалось, что рейд 30 июля был особенным. Напуганные клиенты схватили, что могли, и полуголыми выбежали на улицу. Той же ночью похожие рейды прошли и неподалеку от места, где работала Агнес Петри. Мужа Агнес, местного сутенера, тоже схватили. Прочесав квартал, полицейские задержали в общем 24 проститутки, и к шести утра они все сидели за решеткой, без информации об освобождении.
Отношение к ним в полицейском участке тоже было другим. Дежурный - сержант Пайне - знал, что большинство проституток не раз ночевало в местных камерах. Вынув большой темный учетный журнал, он записывал их обычным образом, помечая имена, адреса и личные вещи. Однако в колонке под названием «причина ареста» Пайнейн старательно, напротив каждого имени, писал «Asoziale», «асоциальный тип», - слово, которого он раньше не использовал. А в конце колонки, тоже впервые, появилась красная надпись - «Транспортировка».
В 1938 году похожие рейды прошли по всей Германии, поскольку нацистские чистки бедных слоев населения перешли на новую стадию. Правительство запустило программу Aktion Arbeitsscheu Reich (Движение против тунеядцев), нацеленную против тех, кто считался маргиналами. Это движение не было замечено остальным миром, широкой огласки оно не получило и в Германии, но более 20 тысяч так называемых «асоциалов» - «бродяг, проституток, тунеядцев, попрошаек и воров» - было поймано и отправлено в концентрационные лагеря.
До начала Второй мировой войны оставался еще год, но война Германии с собственными нежелательными элементами уже началась. Фюрер заявил, что при подготовке к войне страна должна оставаться «чистой и сильной», поэтому «бесполезные рты» должны быть закрыты. С приходом Гитлера к власти началась массовая стерилизация психически больных и умственно отсталых. В 1936 году цыгане были помещены в резервации рядом с крупными городами. В 1937 году тысячи «закоренелых преступников» были без суда отправлены в концентрационные лагеря. Гитлер одобрял подобные меры, но зачинщиком преследований был начальник полиции и глава СС Генрих Гиммлер, который также призывал отправить «асоциалов» в концентрационные лагеря в 1938 году.
Выбранное время имело значение. Задолго до 1937 года лагеря, изначально созданные, чтобы избавиться от политической оппозиции, начали пустеть. Коммунисты, социальные демократы и другие, арестованные в первые года правления Гиммлера, в основном были разбиты и большинство из них вернулись домой сломленными. Гиммлер, выступавший против столь массового освобождения, видел, что его ведомство находится в опасности, и начал искать новые применения для лагерей.
До этого никто на полном серьезе не предлагал использовать концлагеря не только для политической оппозиции, и, наполнив их преступниками и отбросами общества, Гиммлер мог возродить свою карательную империю. Он считал себя не просто начальником полиции, его интерес к науке - ко всем видам экспериментов, которые могут помочь создать идеальную арийскую расу - всегда был его главной целью. Собирая «дегенератов» внутри своих лагерей, он обеспечил себе центральную роль в самом амбициозном эксперименте Фюрера, направленном на очищение немецкого генофонда. Кроме того, новые заключенные должны были стать готовой рабочей силой для восстановления Рейха.
Характер и цель концентрационных лагерей теперь изменились бы. Параллельно с уменьшением числа немецких политических заключенных, на их месте оказались бы социальные отщепенцы. Среди арестованных - проституток, мелких преступников, бедняков - сначала было столько же женщин, сколько и мужчин.
Теперь создавалось новое поколение специально построенных концентрационных лагерей. И поскольку Моринген и другие женские тюрьмы уже тогда были переполнены и к тому же требовали затрат, Гиммлер предложил построить концентрационный лагерь для женщин. В 1938 году он созвал своих советников, чтобы обсудить возможное местоположение. Вероятно, друг Гиммлера группенфюрер Освальд Поль предложил построить новый лагерь в Мекленбургском озерном районе, рядом с деревней Равенсбрюк. Поль знал эту местность, потому что у него там был загородный дом.
Рудольф Хесс позже утверждал, будто предупреждал Гиммлера, что места будет недостаточно: количество женщин должно было увеличиться, особенно после начала войны. Другие отмечали, что земля была болотистой и постройка лагеря затянулась бы. Гиммлер отмел все возражения. Всего в 80 км от Берлина, местоположение было удобным для проверок, и он часто ездил туда в гости к Полю или к своему другу детства, известному хирургу и эсэсовцу Карлу Гебхардту, который заведовал медицинской клиникой Хохенлихен всего в 8 км от лагеря.
Гиммлер приказал как можно скорее перевести заключенных-мужчин из берлинского концентрационного лагеря Заксенхаузен на строительство Равенсбрюка. В это же время оставшиеся заключенные из мужского концентрационного лагеря в Лихтенбурге рядом с Торгау, который уже был полупустой, должны были быть переведены в лагерь Бухенвальд, открытый в июле 1937 года. Женщины, определенные в новый женский лагерь, во время постройки Равенсбрюка должны были содержаться в Лихтенбурге.
Находясь внутри зарешечённого вагона, Лина Хааг понятия не имела, куда направляется. После четырех лет в тюремной камере ей и многим другим сказали, что их «переправляют». Каждые несколько часов поезд останавливался на какой-нибудь станции, но их имена - Франкфурт, Штутгарт, Мангейм - не говорили ей ничего. Лина глядела на «обычных людей» на платформах - она годами не видела такой картины - а обычные люди глядели на «эти бледные фигуры с запавшими глазами и спутанными волосами». Ночью женщин снимали с поезда и передавали местным тюрьмам. Женщины-охранники вводили Лину в ужас: «Было невозможно себе представить, что перед лицом всех этих страданий они могли сплетничать и смеяться в коридорах. Большинство из них были добродетельными, но это был особый род благочестия. Казалось, они прятались за Богом, противясь своей собственной низости».
Тамару Осикову, живущую в области на территории Хоперского заповедника, можно смело заносить в Красную книгу как редкий и исчезающий вид. Она одна из немногих, кто способна рассказать о Равенсбрюк, где почти два года была узницей.
На вчера, 4 мая, у Тамары Николаевны выпал юбилейный день рождения. Столько их уже было в ее жизни, что и праздновать неудобно - 90 лет. В поселке Варварино Новохоперского района, где она живет последние десять лет, сейчас благодать. Сквозь огромные сосны снопами пробивается солнце, кругом заливаются птицы и полыхают тюльпаны. Мошки еще нет, а комары только вечером. Воздух, напоенный медовыми и хвойными ароматами, можно, кажется, пить. Младшая дочь Наталья - сама уже давно бабушка - ставит стульчик возле дома, усаживает Тамару Николаевну, гладит по руке: «Отдыхай, мамочка» . Палочка возле стула, на коленях узкие руки, с длинными узловатыми пальцами, ласковый ветер треплет седые волосы, а солнце разглаживает глубокие морщины. Глаза, уставшие от долгой жизни, почти не видят. Тамара Николаевна слушает птиц, подставляет лицо солнышку и вспоминает. За такую долгую жизнь много чего было. И война, и победа, и любовь, и предательство. Родились дети, да что там - внуки совсем взрослые. Их успехами она теперь живет, огорчается их поражениям. Ее жизнь - вчерашний день, давно перевернутая страница. Чего о ней вспоминать-то? Но дети просят.
…То был, наверное, самый яркий день рождения в ее жизни. Ей исполнилось 23 года. За несколько дней до того охрана концлагеря Равенсбрюк, где Тамара значилась под номером 23267, выгнала всех заключенных из бараков и велела построиться на плацу. Женщины забивались под кровати, прятались по углам, бились в истерике - для них несанкционированное построение могло означать только одно, массовый расстрел. Тогда охранники заколотили все окна и двери, облили бараки бензином, обещая поджечь. Толпа женщин в полосатых серо-синих платьях понуро высыпала на плац. Тамара вцепилась в руку своей подруги Тамары Кузьминой, с которой не расставалась с тех пор, как оказалась в Германии, и решила: будь что будет. Сколько людей было в лагере, она не помнит. Около 60 тыс., кажется. Их вывели за ворота, построили в колонны и повели по дороге. Конвоировали немцы с автоматами и собаками. Людей прибывало, их выводили из соседних лагерей. Рядом оказались мужчины. Поляки, французы. Они почти не разговаривали - живой поток безмолвно лился по дороге, сколько хватало глаз. Стемнело. Колонна сделала привал, все разбрелись по посадкам вдоль дороги. Когда заключенных стали собирать, две Тамары так и остались сидеть, прижавшись к дереву. Искать их не стали. Все ушли, и наступила ночь. Девчонки не успели порадоваться своему спасению, как начался бой. Буквально через их головы с диким свистом полетели залпы «Катюш». «От свиста сводило все внутренности, - вспоминает Тамара Николаевна. - Утешала солдатская мудрость - пока слышишь, как свистит снаряд или пуля - они не твои» . Девчонки дожили до утра, когда залпы стихли, вышли из своего убежища и пошли вдоль хилого лесочка. Прошли совсем немного и наткнулись на пустое имение. Немецкие фермеры, жившие в доме, бежали, видно, в последнюю минуту. В сараях хрюкали свиньи, мычали коровы. В доме было полно еды и одежды.
«Первым делом мы сорвали с себя ненавистную лагерную форму , опостылевшие за почти два года панталоны на веревочках, полосатые платья и пиджаки, - рассказывает Тамара Николаевна. - В шкафах и сундуках оказались невероятной легкости и красоты платья. Шелковые, ласкающие кожу. Удобные и красивые туфельки. Мы нагрели воду, нашли душистое мыло и с наслаждением стали смывать и отскребать с себя всю лагерную грязь. Ужас, усталость и отчаяние уходили с мыльными потоками. Мы переоделись и заглянули в зеркала, которых не видели, казалось, целую вечность. Оказалось, что мы все те же девчонки - молодые и хорошенькие. Пусть вместо былых кудрей по пояс - короткий ежик, да просвечивали ребра, а на лице остались одни глаза, но мы живые. Живые!»
Справка « »: Равенсбрюк располагался на северо-востоке Германии, в 90 км от Берлина. Лагерь существовал с мая 1939-го до конца апреля 1945 года. Перед началом войны немцы ездили в ГУЛАГ, чтобы перенять опыт организации подобного рода учреждений. Число зарегистрированных заключенных - более 130 тыс. По разным оценкам, в Равенсбрюке скончались и были казнены от 50 до 92 тыс. женщин.
На ферме девчонки прожили несколько дней. Туда пришли такие же, как они, беглецы. Вспомнили про Тамарин день рождения, о котором она забыла на всю войну. «Ах, какой был пир, - улыбается сейчас бабушка. - Зажарили кабанчика, наварили картошки. Пожалуй, никогда - ни до, ни после - я не была такой счастливой».
Может, таково вообще свойство человеческой памяти, может, именно Тамары Николаевны особенность, но из прошлого она помнит почти только хорошее. Ей было 19 лет, когда началась война. Она окончила три курса химико-механического техникума. Семья жила в Славянске, провинциальном городке Донецкой области. «Мы ютились во флигеле с соломенной крышей, - вспоминает Тамара Николаевна. - Когда начались бомбежки, вырыли окопчик прямо посреди дома, под родительской кроватью. Набросали туда подушек, перин и, как только слышали гул приближающихся самолетов, прыгали туда. Страшно было до ужаса, но Бог миловал».
В Донбасс пришли фашисты и стали угонять молодежь - для работы на пользу «великого рейха». До поры до времени Тамаре удавалось скрываться от облав, прячась у тетки на окраине, но из гестапо передали: «Не появишься сама, угоним мать». На руках у той - двое маленьких детей. Выбора у Тамары не было, и она отправилась на вокзал. Осенью 1942 года их построили на вокзальной площади, пересчитали и засунули в «телячьи» вагоны. Там, на вокзале, она повстречала свою землячку и тезку - Кузьмину. До конца войны они не разлучались. Возможно, потому им и удалось выжить, что они постоянно чувствовали поддержку друг друга.
«Мы ехали послушные, как овцы, - вспоминает бабушка. - Чем нас кормили, как долго мы ехали, - не помню. Приехали в какой-то город. Помню, меня поразили красные перины, которые сушились на балконах. Нас привезли в жандармерию и стали распределять по семьям. Всем немцам, у кого кто-то был на войне, полагалась прислуга. Нас с Тамарой забрали две сестры. Они жили в соседних домах. Мне с хозяйкой повезло. Ее звали Марией - добрая простая женщина с грудным ребенком на руках. Жили они вместе со свекром. На мне была домашняя работа - уборка, готовка, стирка. Причем Мария работала со мной наравне и всему меня научила. До сих пор помню, как она отбеливала белье. Не кипятила, а мариновала его на солнце. Положит на траву, зальет водой и переворачивает. Очень чистое белье получалось. Первым делом она подарила мне фартук и хорошие ботиночки. Научила меня правильно хозяйствовать, подавать на гарнир копченую сливу. У меня до сих пор немецкий порядок в шкафах. Ничего плохого не могу сказать о своих хозяевах - я ела с ними за одним столом и то же самое, что и они. Немцы никогда не обижали меня ни словом, ни поступком. Однажды им пришла похоронка, к которой была приложена карта с указанием места, где убили их сына и мужа. Но отношение ко мне не изменилось. Они только говорили, что, когда закончится война - Германия разобьет Советы, поедут навестить могилку. А меня возьмут в качестве проводника. Тяжело мне было такое слушать, и тайком я, конечно, плакала».
Тезке повезло меньше. Ее хозяева оказались людьми вспыльчивыми и сердитыми. Они заставляли ее работать без роздыха, изводя придирками. К тому же там были дети-подростки, которые откровенно над ней издевались. Пару месяцев девушки прожили в немецких семьях, а под Рождество получили весточку от своих землячек, с которыми ехали в Германию тем же эшелоном. Девушки работали на фабрике неподалеку и умудрились передать Тамарам письмо. В письме были стихи, что-то вроде того, что не плачьте, девчонки, война скоро закончится, и поедем с победой домой. Безобидное, по сути, письмо сыграло с Тамарами злую шутку. Их забрали сначала в жандармерию, а потом и вовсе посадили в тюрьму. «Чистенькая такая тюрьма, - улыбается Тамара Николаевна, - удобная, с туалетом. Хозяйка на дорогу собрала мне большую коробку бутербродов и несколько пар обуви. В концлагере мне оставили только одни ботиночки - кожаные, на шнурочках. Они меня здорово выручили - все били ноги в деревянных сабо, которые выдавали узникам, а я два года проходила в крепкой и удобной обуви» . Через несколько дней девушек отправили в едва ли не самый известный женский лагерь Второй мировой войны - Равенсбрюк.
«В лагере у нас забрали вещи и повели в баню. Такая огромная комната, в которой с потолка лилась вода. Мы с Тамарой боялись потерять друг друга и почти все время держались за руки. Потом нас побрили под машинку, выдали одежду с порядковым номером на рукаве и отправили в барак. Там стояли трехярусные кровати, с которых мы каждый день по сигналу «Подъем!» в пять утра прыгали вниз для построения. Мы с Тамарой спали вместе, так было теплее. Заключенных строили по порядковым номерам, развод проводили женщины-надзирательницы. Они ходили в юбках-брюках, вооруженные нагайками и собаками. Военнопленные жили отдельно. Мы их почти не видели - на работу их не водили. Во дворе, при входе стояла огромная печь. Мы знали, что крематорий, что там жгут людей. Из печи почти всегда валил дым. Мы страшно боялись заболеть, потому что знали: главное здешнее лекарство от всех болезней - печь. Один раз моя подруга заболела, но ей быстро удалось выкарабкаться - она уложилась в отведенные для болезни пять дней».
Девушек отобрали на работу в гальванический цех на авиационный завод. Точнее, отобрали Тамару - у нее были изящные руки, а работа требовала мелкой моторики. А вторая Тамара сделала шаг вперед, попросившись работать с подругой, и ей разрешили. Девушки хромировали мелкие детали, опуская их в ванну с кислотой. Уже после войны выяснилось, что от паров кислоты у Тамары Николаевны полностью разложилась перегородка носа. Но тогда девушки радовались, как им повезло.
Контролировал работу пожилой немец, который относился к ним с сочувствием. Он проверял качество вполглаза. Видимо, сам был антифашистом, поэтому не замечал их легких попыток саботажа. А однажды на Пасху принес им два кексика, завернутых в красивую подарочную бумагу. Дарил какие-то журналы на английском. Но за время войны Тамара не то что на английском, даже на русском читать разучилась.
Тамара Николаевна не помнит, как их кормили: «Голода я не чувствовала. Не били, не обижали. И вообще за все то время, что я была в Германии, прикоснулись ко мне только один раз, когда брили голову» . После освобождения из концлагеря две Тамары работали в одной из частей, стоявших на территории Германии, - опять стирали, зашивали, готовили. Но, понятно, с другим настроем. Потом поехали домой. Ехали через Берлин, мимо Рейхстага, который весь был исписан надписями на родном языке. Домой возвращались с трофеями. Тамара - с небольшим чемоданчиком, в котором была почти невесомая шубка, несколько восхитительных платьев, пара кофточек и нижнее белье. В Польше сделали небольшую остановку, за время которой девушка умудрилась сделать себе прическу - химическую завивку.
«Может, память у меня такая счастливая, - сама себе удивляется бабушка, - может, и правда за моей спиной всегда стояли ангелы. И после войны обошли меня несчастья. А ведь для тех, кто пережил немецкие лагеря, был прямой путь - в наши». Особисты ее, конечно, тягали. Почти три года прожила Тамара Николаевна в Германии, тут и за месяц, проведенный на оккупированной территории, можно было загреметь на всю жизнь в вечную, так сказать, мерзлоту. Но она честно излагала следователям свою биографию. Раза три или пять. Как жила у немецкой хозяйки, как попала в лагерь. И прислушивалась потом по ночам, когда за ней придут. Почему-то не пришли. После войны Тамара окончила техникум, 33 года проработала конструктором на химзаводе в Константиновке. Два раза вышла замуж и оба раза - за Василиев. Обе дочки - Лида и Наташа - с одинаковыми отчествами, хоть и от разных отцов. У тех уже свои взрослые дети - ее трое внуков. Недавно она перебралась с Украины поближе к младшей, которая работает в Хоперском заповеднике вместе с зятем. В 60 лет, после смерти второго мужа, Тамара Николаевна стала вышивать иконы. За четверть века вышила их более сорока. Большинство из них были освящены и украсили несколько храмов Донецкой области и несколько церквей Новохоперского района. «Я, как принялась вышивать иконы, - рассказывает бабушка, - так опять счастливой стала. Вышиваю, и так мне хорошо - ни грустно, ни одиноко, а только светло и радостно. Жаль, что мои собственные глаза мне служить перестали, но хорошую память о себе я уже оставила».
Незадолго до смерти безымянная австрийская узница сочинила эти строки:
Какие бы нити не сплетала наша судьба/ мы должны держать голову высоко и быть спокойными/ ведь ничто не может сломить нас, пока мы храним верность самим себе.. так долго, как можем/ мы держим спину прямой и терпим боль/ неизменно ожидая жизнь/ ту жизнь, что ждет нас по ту сторону бараков.
Эти слова, написанные в легере Равенсбрюк, предназначались для утешения несчастных узниц этого концентрационного лагеря.
Равенсбрюк был единственным нацистским лагерем, созданным исключительно для женщин. Приказ о строительстве был отдан в ноябре 1938 года, а уже в апреле 1939 года оно было завершено. Для лагеря было выбрано место к северу от Берлина, в красивой лесистой местности близ городка Равенсбрюк. В мае 1939 года сюда прибыла первая тысяча женщин из закрытого лагеря Лихтенберг. Со временем количество заключенных росло, в Равенсбрюк переводили узников из других лагерей и гетто, подлежащих закрытию. В период с 1939 по 1945 гг. через лагерь прошли около 132 тысяч женщин из более чем 20 стран. Многие из них были заключены в лагерь вместе с маленькими детьми. В 1941 году список заключенных легеря Равенсбрюк пополнился несколькими тысячами мужчин - их разместили в маленьком изолированном подлагере, возведенном на границе главного лагеря. В конце апреля 1945 года Красная Армия достигла лагеря Равенсбрюк, но к этому времени нацисты успели уничтожить практически все лагерные записи и документы.
Узницы лагеря Равенсбрюк
Основным фактором, решаюшим вопрос отправки заключенных в Равесбрюк, была их половая принадлежность. В первые месяцы существования, среди узниц лагеря преобладали многочисленные польки и немки. По мере развития лагеря, среди заключенных появлялись еврейки и цыганки из разных уголков Европы, а также огромное количество политических заключенных из Польши, Германии, Австрии и СССР.
Не только заключенные, но и персонал лагеря Равенсбрюк состоял из женщин. Равенсбрюк служил тренировочным лагерем для охранниц СС. С этим лагерем связаны судьбы многих печально известных и безжалостных охранниц из женских частей СС.
Повседневная жизнь в лагере Равенсбрюк
Как и в подавляющем большинстве других крупных нацистских лагерей, повседневная жизнь в лагере Равенсбрюк была жестока и сурова. Нескончаемый поток новых заключенных довел до невыносимого уровня и без того плохие питание и жилье. Равенсбрюк был трудовым лагерем, считалось, что все узники достаточно здоровы для ежедневной двенадцатичасовой рабочей смены на большом заводе компании Сименс. Во время регулярных осмотров исключали непригодных для изнурительной работы женщин. В лагере проводились медицинские эксперименты: многие заключенные умерли во время операций, а выжившие "счастливицы" остались со шрамами и увечьями. После войны бывшие заключенные давали свидетельские показания против медиков, проводивших эксперименты. Кроме того, Равенсбрюк служил основным поставщиком женщин для борделей, созданных к концу войны во многих крупных нацистских лагерях. Зачастую женщины добровольно соглашались на подобную роль, в надежде избавиться от тяжелых работ и, возможно, получить лучший продуктовый паек. На деле, большинство из них быстро погибало из-за сексуального насилия и неконтролируемого распространения венерических болезней.
Несмотря на тяжелые условия жизни, десятки тысяч интернированных в Равенсбрюк женщин смогли создать тайные сети поддержки национального и политического характера. Узницы также состояли в тайных религиозных организациях, участвовали в актах саботажа на заводах, ухаживали за больными товарищами и принимали участие в различных культурных мероприятиях. В первые месяцы существования лагеря, когда количество заключенных еще не было столь велико, эсэсовцы установили строгий контроль над повседневной жизнью заключенных. Даже в свободное от работы время встречи с другими заключенными были практически невозможны. И все же иногда кое-кому удавалось ускользнуть от надзора, и тогда, сильно рискуя, узники читали вслух стихи, говорили о политике или пели.
С началом войны снабжение продовольствием, да и условия жизни в лагере значительно ухудшились, но, в то же время, ослаб контроль СС, отслеживать перемещение заключенных стало сложнее, а наказания за небольшие проступки смягчились. Присутствие в лагере многочисленных заключенных, говорящих по-немецки, также способствовало развитию культурной жизни лагеря, ведь охранники обращались с ними более мягко.
Среди обитателей лагеря Равенсбрюк было много артистов и интеллектуалов: выделялись группы польских интеллигентов, высланных в лагерь после оккупации, и студентов из Чехии. Как правило, творческая активность заключенных начиналась уже во время недельного карантинного заключения вновь прибывших в бараках. Сочиненные стихи запоминались и записывались на клочках бумаги, иногда заключенным даже удавалось составить сборники стихов, песен и рисунков. Кроме этого, в лагере Равенсбрюк были распространены разнообразные виды музицирования.
Принудительная музыка
В лагере Равенсбрюк, так же, как в Дахау и некоторых других лагерях, нацисты использовали громкоговорители, чтобы дополнительно мучить заключенных. По воскресеньям во второй половине дня, когда у заключенных было свободное время, лагерная охрана транслировала музыкальные программы на максимальной громкости. Для большинства заключенных это вещание было особой изощренной формой пытки. Но все же, в подобной ситуации были и свои плюсы: громкая музыка помогала заглушить разговоры, ведущиеся шепотом. Некоторые любители музыки находили в радиотрансляциях приятные минуты отдохновения от лагерных ужасов:
Мы страдали от многочисленных армейских маршей и военных песен гитлеровских солдат, но иногда удавалось услышать Шуберта и Моцарта.
Кроме этих принудительных радиотрансляций, заключенные вынуждены были также петь строем немецкие песни. Поскольку большинство узниц не понимали немецкого языка, то эти марши были не только лингвистически сложны, но также утомительны и унизительны. Схранились также упоминания о некоторых талантливых музыкантах и певцах, которые вынуждены были участвовать в частных концертах эсэсовцев.
Добровольная культурная деятельность
Многочисленные стихотворения, написанные узницами лагеря Равенсбрюк для легкого запоминания были положены на музыку. Это также расширяло круг людей, включенных в жизнь лагерной общины. Во многих бараках был собственный песенный репертуар, включавший разнообразную музыку, от детских песен до политических гимнов и опер.
К концу войны отношение СС к музыке смягчилось. С 1944 года пение перестало быть запрещенным, в лагере даже разрешили создать хор. В том же году появились интернациональные организации солидарности, основанные женщинами-заключенными. Эти группы заключенных вели все более активную жизнь, организовывали занятия по политическому образованию и культурные мероприятия. А поскольку языковые различия среди заключенных усложняли проведение лекций и дискуссий, для обмена информацией и идеями часто использовался язык песни и танца.
Русские
Многочисленные русские женщины, интернированные в лагерь Равенсбрюк, были политическими заключенными, активными участницами подпольного сопротивления. Среди них было несколько артисток и певиц, и иногда по воскресеньям, собравшись вместе в бараке и выставив охрану, они садились в кружок и
начинали петь. Потом одна из них подскакивала, к ней присоединялась вторая, затем еще одна, и спустя некоторое время весь барак начинал двигаться в заразительном ритме, топая, хлопая, крича, темп становился все быстрее и быстрее, и, в конце концов, вынуждал каждую присоединиться к танцу.
Кроме активных коммунисток, среди заключенных лагеря Равенсбрюк были и православные русские женщины, они продолжали исповедовать свою религию, несмотря на жесткие запреты. Бывшая узница лагеря Лизавета Тумсер-Вейл вспоминает Рождество 1944 года, когда посреди ночи три русские женщины пришли в ее барак со свечами, облаченные в молитвенные платки, сделанные из мешков из-под картофеля (если бы заключенных поймали, то за любой из этих проступков наказанием была бы смертная казнь). Переходя из барака в барак, они пели русские народные песни и рождественские гимны.
Чехи
Общину чешских заключенных состовляли не только идейные коммунистки и социалистки, но и профессиональные артисты и музыканты. Несмотря на тяжелую ежедневную работу на заводах, эти женщины создали небольшую музыкальную группу в своем бараке. По вечерам и воскресеньям они проводили репетициии, также они составили тщательно подобранные и оформленные сборники песен. Особой популярностью у заключенных пользовались песни прогрессивного "левого" пражского "Освобожденного театра" и антифашистские песни Иржи Восковца и Яна Верича; также молодые заключенные любили напевать джазовые мелодии Ярослава Ежека. К концу 1942 года чешские заключенные создали певческую группу, которая нелегально выступала в разных бараках. Иногда, в отсутствии охранников, они пели и на центральной площади лагеря, порой эти выступления сопровождались танцами пражской танцовщицы Нины Жирсковой.
Это продолжалось до декабря 1944 года, когда СС разрешило узницам создать небольшую музыкальную группу. Все имущество заключенных отбиралось на входе в лагерь, и у них не было ни одного музыкального инструмента. В 1944 году впервые эсэсовцы позволили заключенным принести в барак конфискованные вещи и инструменты. Заключенные специально продолжали играть на непрофессиональном уровне, опасаясь, что их услышит охрана и заставит играть на вечеринках и в борделях. Эта музыка предназначалась для ушей других заключенных, и из чувства солидарности музыканты разучили не только русские и немецкие, но и польские, норвежские и югославские песни.
Другие музыкальные мероприятия
Чешские музыканты создали несколько "межнациональных" представлений, в которых узницы из разных бараков исполняли песни на своих родных языках. Хотя такие шоу были запрещены и проходили тайно, в лагере они были необыкновенно популярны. В истории лагеря существовали и другие певческие группы и хоры, а также бесчисленное множество отдельных заключенных, сочинявших и певших в бараках, на заводах и полях Равенсбрюка. Некоторые песни сохранились благодаря памяти выживших и тем небольшим сборникам стихов и музыки, которые были составлены в лагере.
Список литературы
Fackler, G., 2000. "Des Lagers Stimme"– Musik im KZ. Alltag und Häftlingskultur in den Konzentrationslagern 1933 bis 1936 , Bremen: Temmen.
Kuna, M., 1993. Musik an der Grenze des Lebens: Musikerinnen und Musiker aus Böhmischen Ländern in Nationalsozialistischen Konzentrationslagern und Gefängnissen , Frankfurt/M.: Zweitausendeins.
Knapp, G., 2003. Frauenstimmen: Musikerinnen erinnern an Ravensbrueck , Berlin: Metropol-Verlag.
Minhoff, S., 1994. "Ein Symbol der menschlichen Würde": Kunst und Kultur im KZ Ravensbrück. In C. Füllberg-Stolberg et al., eds. Frauen in Konzentrationslagern: Bergen-Belsen Ravensbrück . Bremen: Edition Temmen, pp. 207-?
Silverman, J., 2002. The Undying Flame: Ballads and Songs of the Holocaust , Syracuse University Press.
Stompor, S., 2001. Judisches Musik- und Theaterleben unter dem NS-Staat , Hannover: Europaisches Zentrum fur Judische Musik.
1998. Zeugen Jehovas: Vergessene Opfer des Nationalsozialismus. , Vienna.